Black&White

Объявление

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Black&White » Новейшая история, XX век » Mea culpa, mea maxima culpa


Mea culpa, mea maxima culpa

Сообщений 11 страница 20 из 27

11

Амели никогда бы не позволила себе показать этого, но она с трудом подавила в себе страх, когда он поднялся и подошел ближе. Она непроизвольно отодвинулась от него дальше, как только могла, но Рейнальд всего лишь достал из кармана карточку и протянул ей, и Амели кивнула и приняла ее осторожно, как будто это могла бы приманка для того, чтобы подобраться к ней ближе. Глупо, конечно, потому что он мог бы сделать с ней все что захочет и без этих штучек. Но она ничего не могла поделать со своей реакцией на него. Всем своим поведением, всем обликом, жестами, повадками, он напоминал ей хищного зверя, даже расслабленный, он ассоциировался с большим диким котом, ленивым и вальяжным, но всегда способным молниеносно вцепиться тебе в глотку. И что хуже всего – Амели действительно не знала, когда этот момент может наступить, когда и как. Все люди в социуме ведут себя согласно общепринятым принципам, их поведение легко предугадать логически, потому что оно строится на общечеловеческом фундаменте культурного наследия и правил эпохи с мизерными отклонениями на индивидуальность. С Рейнальдом было сложнее. Он уже удивил ее, согласившись помочь, и пусть он не потребовал ничего взамен, Амели интуитивно чувствовала подвох, но не знала, откуда его ждать. Он был вампиром, он жил по своим принципам, о которых Амели знала очень мало. Все же Уолтер был совсем другим, возможно, Уолтер был просто младше. Впервые она задумалась, сколько Рейнальду лет. Как вообще мыслит существо, прожившее в здравом уме и трезвой памяти… ну хотя бы лет сто?
Она вспомнила, каким он был два месяца назад, в их первую встречу. Он и казался старше, должно быть, от нехватки крови – Уолтер немного рассказывал ей об этом. Интересно, а если вампира обратить уже стариком, будет ли он снова молод? Сколько лет было Рейнальду, когда он умер?..
При мысли о смерти тяжелый комок подкатил к горлу, и Амели поднесла к губам кулак, в котором сжимала его визитку. Если бы они были знакомы ближе, она спросила бы, как он умер. Спросила бы, почему он стал вампиром. Спросила бы, не страшно ли это. Возможно ли, что он помогает ей, потому что ему знаком страх смерти? Возможно ли, что это – проявление сострадания?
Но Амели промолчала, провожая Рейнальда к двери и закрывая за ним. Подумав, она оставила его визитку рядом с телефоном, чтобы не искать в случае чего. Она искренне надеялась, что проживет неделю без приключений.

Буквально на следующий же день ее охватила беспричинная тревога. Ожидание всегда давалось ей тяжело, ожидание, когда на кону стоит твоя жизнь – вдвойне тяжелее. Было бы жестокой шуткой судьбы умереть за пару дней до того, как ей будет предложено лечение, и любое, даже случайное ухудшение самочувствия, вроде головокружения или слабости, Амели начала воспринимать слишком драматично. К тому же, она не была уверена, что Рейнальд действительно свяжется с ней через неделю, и хотя он оставил ей свой номер, это ничего не гарантировало. Он мог сказать, что передумал. Что обстоятельства изменились. Что он в бегах. В тюрьме. Мало ли что. Все это сделало ее еще более раздражительной и нервной, чем обычно, и она с трудом сдерживалась в разговорах с врачом или квартирной хозяйкой, которая заглядывала иногда проверить, все ли в порядке, что Амели расценивала как «проверить, не лежит ли в квартире ее труп». Казалось, что обещание, данное Рейнальдом, не успокоило ее, а напротив, вселило больше неуверенности и страха, а все из-за этого недельного ожидания. Пока ничего конкретного не было сделано, она не могла поручиться ни за что.
Ближе к концу недели ее состояние немного улучшилось. Она даже спала несколько ночей подряд почти без болей, и это заметно подняло ее расположение духа, и даже врач одобрительно отозвалась на этот счет, позволив себе впервые улыбнуться в разговоре с Амели. До тех пор Грейс Хэмсворт казалась непоколебимой женщиной, профессионалом до мозга костей настолько, что даже дружеское участие она оставляла за порогом своего кабинета. Работа ли, безнадежная и тяжелая, так иссушила ее, не только эмоционально, но и физически, что она была тонкой как тростинка, с выступающими высокими скулами, с седыми волосами, забранными в тугой пучок, но общение с ней явно не облегчало смертельно больным и без того не слишком радостное существование. Но тем не менее, было в ней что-то, что внушало уважение. В ней с самой первой встречи чувствовалась сила, и Амели было странно и удивительно видеть это в человеке, который много лет работает на такой неблагодарной почве, видит, как жизни людей водой утекают сквозь пальцы, сколько их не сжимай. А видит ли она их как людей, не слились ли они все для нее в конвейер лиц, сменяющих одно другое, эти несчастные больные, вынужденные получать свое проплаченное государством лечение, и бедные, и чуть более зажиточные, такие, как она сама? Амели совсем не была уверена, что, глядя в ее глаза, Грейс вообще ее видит. Но сегодня она улыбнулась ей своими тонкими бледными губами, и показалось, что забрезжил вдали огонек надежды.
Февраль в этом году выдался холодным, и, уже вернувшись домой, Амели не знала, куда деться, чтобы согреться. Две стены в ее спальне были несущими, и зимой от них тянуло холодом. Отопление помогало от холода мало, тем более, что его отключали с десяти вечера. Поэтому Амели перебралась в гостиную, где температура была чуть выше, чем в остальных комнатах, и, прихватив с собой книжку, читала, пока ее не сморил сон.   
Проснулась она опять-таки от холода и странного звука в комнате… который мог быть и шуршанием шагов соседей. Лениво натянув одеяло повыше, Амели повернулась на другой бок… и замерла. В комнате был кто-то чужой.
Она ужасно испугалась. Первой ее мыслью была мысль о двери, которую она просто не могла оставить незакрытой, чтобы взломщик пришел к ней. Далее несколько мгновений она лихорадочно соображала, что делать, но тут человек повернулся к ней, видимо, услышав шевеление, и она замерла, а затем рывком включила торшер, и в слабом свете с огромным облегчением узнала Рейнальда. Амели лениво села и, щурясь, взглянула на часы. Половина первого.
- Как ты попал сюда… - она выглянула в прихожую и убедилась, что дверь закрыта. Тем не менее, откуда-то тянуло ужасным холодом, и Амели, бросив взгляд на окна в гостиной, не стала проверять окна в спальне и на кухне, а вернулась на диван и, натянув одеяло на плечи, внимательно посмотрела на вампира. Рейнальд застиг ее врасплох, и привел в растерянность, да и после сна в голове царил какой-то сумбур, однако Амели уже начала приходить в себя. Она осмотрелась и обратила внимание, что его пальто висит на спинке ее кресла, и перевела взгляд обратно на Рейнальда.
- Давно ты здесь? – спросила она.

12

Первым, на что он обратил внимание, - Амелии стало лучше. Это отразилось не только в ее чуть посвежевшем лице и в глазах, которые стали чуть более ясно-синими, почти такими же, как в их самую первую встречу, не только в голосе и движениях, что теперь были менее больными, менее скованными постоянно болью и усталостью, разъедающей тело и подтачивающей силы, это было в ощущении жизни, которое исходило от нее в этот раз - приглушенной, робкой, но жизни. Так бьется пламя на ветру, что пытается его задуть, побороть, и иногда огонь разгорается только ярче под ударами ветра... иногда все-таки угасает, и Амелия была на полпути до обоих исходов, но гораздо ближе к первому, чем в прошлую их встречу.
- Полчаса, может быть, - первый вопрос, который по сути и не был вопросом, Рейнальд оставил без ответа - возможно, когда-нибудь он ей покажет, как это делается, но сейчас совершенно не было настроения рассказывать о тайнах их темной магии, непостижимой и непонятной и им, и лучшим умам людей, бьющимся над ее разгадкой, а она между тем струится в их венах вместе крови, заставляет давно мертвой тело жить. Нет, сейчас не время для таких разговоров, для таких вопросом и таких историй - время повернулось и замерло, завязло в миге где-то посередине, кажется, даже навязчивый стук стрелок где-то в другой комнате стих, испуганно замолчал. Показалось, что откуда-то из-за спины дохнула прохладная темнота, хотя это всего лишь колыхнулись от сквозняка занавески на окнах, взметнув тени в комнате, а он стоял к окна в паре шагов от нее, чувствуя, как распускается внутри надежно упрятанное за семь печатей желание - не мгновенной яркой вспышкой жажды, когда речь идет о выживании, о единственном глотке, который затушит нестерпимый жар под сердцем и в каждой клетке тела... распускается медленно, как разгорается уже было отгоревший свое уголь, тихое темное пламя. Рейнальд вскинул подбородок, прикусив губу, скрестил руки на груди, смерив Амелию долгим взглядом - скрещенные тонкие руки, шею в вырезе домашней кофты, глубокую тень между грудей. Поднял взгляд.
- Я пришел сказать, что все улажено. Врач тебя ждет послезавтра в десять утра, адрес... я тебе оставлю. Это очень хороший человек, я лично его знаю, правда,не так давно, но мой компаньон начинал с ним когда-то вместе. Можешь не беспокоиться за... качество, - почти будничный тон, произносящий будничные вещи, но Рейнальд видел ее сосредоточенное лицо, взгляд. Каждое слово она ловила так, будто оно одно могло стать залогом ее спасения.
- Я ничего тебе не обещаю, - добавил мягче, подходя ближе и садясь рядом с ней. - Могу только обещать, что я... мы сделаем все возможное...
Зачем он это говорил? Похоже было, что только лишь затем, чтобы не висело между ними молчание, чтобы звучал его голос, успокаивающе и умиротворяюще. Рейнальд повернулся к ней, рассматривая четкий и правильный профиль, еще не тронутый временем, шею и плечо, прикрытое волосами - прикосновение к нему губы еще помнят, хотя ровный аккуратный надрез же истерся, от него уже не осталось и следа спустя два месяца. Он вдруг вспомнил о том, другом, что бывал здесь прежде. Вампир с нелепым именем Уолтер Страйдер и нелепой историей беглеца, на которого подала в суд собственная обращенная. Память о нем все еще здесь, и внутри шевельнулось раздражение от этого ощущения кого-то чужого, пусть даже уже и мертвого. Возможно, мертвого.
- Тебе стало лучше, как я вижу, - сказал он мягко, протянул руку и убрал волосы с ее плеча, того самого, осторожно заправил за ухо, едва касаясь. Уолтер Страйдер заглядывал ему через плечо.

Отредактировано Raynald Hayes (1st Jun 2014 03:34 am)

13

Рейнальд так и не ответил, как он проник к ней в квартиру. Что ж, вероятно, однажды получив разрешение войти, вампир может каким-то образом оказаться в помещении, минуя дверь и окна. Может быть, Уолтер рассказывал ей об этом, Амели не помнила точно. Сам он никогда так не делал, всегда звонил ей и уточнял, когда она будет дома, и всегда звонил в дверь, даже если и мог поступить так же, как Рейнальд. Уолтер был хорошим мальчиком, добрым и вежливым. Амели любила его, хотя любовь эта была скорее любовью к другу, чем к мужчине, любовью теплой и мягкой, как вот этот мягкий рассеянный свет торшера, падавший на смятые одеяло и подушку, на диван с дешевой темно-красной обивкой, на глупый любовный роман, пестрая обложка которого торчала из-под дивана, – иными словами, на все подряд, что случайно оказалось поблизости. Заторможенная любовь, которая, говорят, скрывает влечение где-то в подвалах подсознания. Амели вспомнила, как делилась с Уолтером кровью – маленький надрез на запястье и волнующее прикосновение губ, такое же волнующее, как и невинное. Они были похожи на детей, впервые открывающих свое тело. «Что ты чувствуешь?» - «Вкусно. Хорошо». Амели была первой женщиной, поделившейся с ним кровью. Он был хорошим мальчиком, и она жалела, что с ним так глупо и плохо все вышло.
Амели подняла взгляд на Рейнальда. Она отметила, что снова, как и неделю назад, он остался стоять, разговаривая с ней, - и его поза, выражающая главенство, и его пауза, прежде чем он заговорил с ней, ясно расставили иерархию в этой комнате. Кто смотрит сверху, а кто снизу. Что ж, он имел на это право.
Амели слушала Рейнальда сосредоточенно, запоминая все, что он говорит. Его слова действительно успокоили ее, что она будет не просто брошена первому попавшемуся врачу, а еще и хорошему специалисту. Послезавтра, десять. Что ж, наверное, имеет смысл забрать у Грейс анализы и все, что потребуется…
- Спасибо, - сказала она, когда он закончил. – Спасибо, что помогаешь мне.
Ей все же было стыдно за то, что она попросила его, а он так великодушно согласился. Стыдно и неловко, потому что она не привыкла ничего просить. И в то же время – недостаточно стыдно и неловко, чтобы не попросить. Все дело в правильно расставленных приоритетах.
К ее удивлению, после ее слов тон Рейнальда смягчился, и он сел рядом с ней на диван, и Амели почти расслабилась. Она мягко улыбнулась ему и кивнула. Да, она понимала, что никакой гарантии нет, но хоть какой-то шанс – это лучше, чем ничего. В конце концов, была ее воля к жизни. Воля к жизни, на которую судьбе было абсолютно плевать.
Однако стоило Рейнальду прикоснуться к ней, как Амели вздрогнула и напряглась. Она едва подавила в себе желание отстраниться, но осталась напряженной, и пальцы руки, лежащей на одеяле, до боли сжали мягкую ткань. Она сама не знала, почему так реагировала, если два месяца назад сама предложила ему, незнакомому и чужому вампиру, свою кровь, предложила уверенно и спокойно, и так же спокойно отдала ему. Сейчас все изменилось. Они поменялись ролями, теперь она была неуверенна и слаба, и была должна ему по гроб жизни за то, что он для нее делал, и не имела никакого морального права отказывать ему в чем бы то ни было. И тем не менее, ей хотелось ему отказать, отодвинуться и снова попросить уйти, просто потому, что она не привыкла, чтобы кто-то так самонадеянно заявлял на нее права, приходил в ее дом, пока она спит и садился на ее кровать.
Амели следила за ним краем глаза, сцепив пальцы на коленях, и рассматривая замершую занавеску и тени от ветвей деревьев за окном.
- Да, мне уже лучше, - ответила она. – Значительно лучше.
Она избегала смотреть ему в глаза, потому что ее лицо выдало бы ее с головой. Этого ее гордость не могла вынести.

14

Немногие люди умеют скрывать свой страх, делать его незаметным глазу, маскировать под смущение или холодность. От вампира страх бесполезно прятать - он все равно его учует, как чуял сейчас Рейнальд то, что Амелия его боится. Это было понятно и объяснимо, и он ее в этом не винил, видимо, тот, другой, раздражающе навязчивый даже в своем посмертном присутствии здесь и сейчас в этой темной комнате, рядом с ними, в ее мыслях, о которых было так легко догадаться - было легко предположить и трудно ошибиться, что Амелия сейчас сравнивает, и трудно не дать волю раздражению на это. Только понимание того, что глупо и самонадеянно было бы ждать сейчас иного, останавливало, удерживало.
- Не надо меня бояться, - мягко и негромко проговорил Рейнальд, подавшись ближе к ней и расцепляя неподатливые пальцы, сжимавшие одеяло у груди, проводя по руке кончиками пальцев, по раскрытой на коленях ладони, по предплечью и выдающейся косточке на плече под тонкой тканью кофты. - Ты же должна знать, что это совсем не страшно...
Хотя кто знает, как это было у них раньше. Быть может, тот, другой, стыдливо держался вдали, боясь прикоснуться лишний раз и дать волю тому, что Рейнальд не пытался в себе отрицать и заглушить сейчас, не пытался обманывать себя и убеждать в том, что это просто разыгравшееся чувство непреходящего голода, который лишь притупляется теми подачками, что швыряют им люди, что это просто тяга к настоящей, живой крови, тоска по тому, что однажды уже довелось попробовать... Что чувствовал в такие моменты тот, посторонний уже здесь?
- Немного больно, но не страшно.
Рука уже нырнула в тепло под кофтой, ощутила едва заметную внутреннюю дрожь, которая при прочих равных могла быть и страхом, и волнительным ожиданием когда, когда, когда... он хорошо это помнил еще с тех пор, и едва ли что-то изменилось в женщинах за эти годы, едва ли они разлюбили вот такие осторожно-настойчивые поцелуи в шею и легкое прихватывающее ощущение зубов на коже - намек всего лишь на то, что еще только впереди. Ее кожа была горячей, горячей от крови, что прилила к лицу, к кончиками пальцев, которые он продолжал сжимать в ладони и перебирать успокаивающе, и губами Рейнальд ощущал тугое биение вены, обнимающей синеватой дугой ее шею, ток крови под кожей у ключицы и на плече, под кожей, на которой от зубов оставались недолговечные белые следы. Амелия не сопротивлялась и, видимо, сопротивляться не собиралась, молча ждала того момента, когда случится то, ради чего он сюда пришел, но все-таки не была готова - ему пришлось сжать ее запястье сильнее и придержать, когда горячие капли брызнули на подбородок, и тонкая красная струйка побежала по плечу вниз, и ее он ловил языком и губами, прежде, чем снова припасть к ранке.

Дорогая, вышел бред. Возможно, исправлю.

15

Он все-таки сделал это: отбросил видимую вежливость и разные предлоги, чтобы сделать то, за чем пришел, чего действительно хотел. Сердце ухнуло куда-то вниз, когда Рейнальд мягко сказал: «Не надо меня бояться», и начал разжимать ее сцепленные пальцы, и она сначала не поняла, зачем он это делает, и испугалась, и не сразу поддалась. Первым порывом было вырвать руку, но вместо этого она подчинилась и позволила ему сжать ее пальцы в своей холодной ладони, пока другая рука обнажала ее плечо. Сердце колотилось, как у загнанного зверя, и Амели прикрыла глаза, пытаясь успокоиться. Он был прав, она должна знать…
Амели вспомнила Уолтера. Нет, никогда с ним не было так страшно, как сейчас с этим. Уолтер был мягок, не так, как Рейнальд, а по-настоящему, его мягкость не была обманчивой мягкостью зверя, который играет с жертвой, только готовясь выпустить свои когти. Уолтер был дружелюбен и заботлив, и его сейчас здесь не было, его не было нигде, чтобы помочь ей, чтобы не было сейчас этого всего, и от этой мысли Амели замутило, и она открыла глаза.
Ладонь Рейнальда на ее теле была такой холодной, и Амели не сдержала дрожь, когда он прикоснулся к ней под одеждой. Ей уже было все равно, поймет ли он, что она чувствует, быстрее бы это закончилось. Но ее тело реагировало не только отвращением, против ее воли, оно напряглось от наслаждения, когда он поцеловал ее в шею и легонько прикусил кожу. Кровь бросилась в лицо от стыда и желания, и Амели замерла, едва дыша, замерла, как туго натянутая нить, ждущая умелых пальцев музыканта. Кровь стучала в ушах, и ее разрывало между двумя желаниями. Слабое тело, истосковавшееся по мужской ласке, отзывчивое и покорное, уже влекло к нему, но знание не давало отдаться воле момента, гордость и тщеславие стеной легли между ними. Она ждала, прикусив губу.
Она знала, что укус будет больнее пореза, но это знание боли не уменьшило, и она зашипела, дергаясь в его руках и до боли впиваясь ногтями в его руку, державшую ее запястье. Горячее потекло по плечу, и Рейнальд провел языком, слизывая кровь. Только когда первая, острая боль отступила, притупилась, Амели расслабилась и устало прижалась лбом к его плечу. Его пальцы по-прежнему сжимали ее руку.

Отредактировано Amélie Hayes (3rd Jun 2014 01:41 am)

16

Почему-то это всегда приходило тогда, когда он этого не ждал, и хуже того, когда Рейнальд меньше всего этого хотел. Сейчас он наслаждался, наслаждался всем - вкусом, запахом, ощущением, даже легкая нервная дрожь чужого тела в его руках была приятна и доставляла удовольствие, и все это вместе щекотало давно уже спавшие чувства и эмоции, приглушенные годами бездомного скитания по задворкам большой жизни, где было не до этого. Наверстать упущенное, догнать и взять свое, то, что у него когда-то отобрали... с каждой горячей каплей на языке и губах вира за прошлое возвращалась, восполнялась опустошенная чаша, что была его жизнью, некогда полной до краев. Давно не было такого, очень давно, и Рейнальд расслабился, забылся на какой-то миг, и миг этот не преминул наказать его за беспечность, прервать вялое течение времени между ними, выхватив из памяти ее крови то, о чем он уже и забыл думать, того, кто тем не менее продолжал смотреть на них из темных углов - и из ее воспоминаний. Пара коротких вспышек, фрагментов уже выцветающей мозаики, но этого было достаточно - чтобы все увидеть и все понять, догадаться, о чем сейчас она думает. Кровь может рассказать все, даже то, что скрыто очень глубоко.
Рейнальд рывком отстранился от нее, медленно, словно нехотя поднял голову, отпуская и разжимая пальцы. Отер губы и облизал остатки крови с пальцев, глядя ей в лицо, и при виде ее глаз его отчего-то взяла злость, неумная необъяснимое раздражение, поглотившее все то, что еще недавно заставляло трепетать от волнения его мертвое давно сердце. Чего он ждал? Что она благосклонно его примет и почти сразу поддастся боли, в которой можно найти больше, чем боль? ... ты уверена, что хочешь этого... да... нет... не знаю... я боюсь. Не бойся. Не буду... Эхо, эхо прошлого, неужели он в самом деле думал, что удастся его поймать, словить сейчас, когда рядом другая, а вокруг все изменилось? Может, все действительно так сильно изменилось, и больше нет их, готовых открываться навстречу опасной игре и темному, запретному, всему, что стыдливо прячут от глаз?
И Уолтер Страйдер все еще был здесь.
Рейнальд подавил в себе желание взять свое снова, сделать на сей раз по-настоящему больно, только вздернул слегка подбородок, отводя глаза.
- Теперь я вижу, что ошибался, - он поднял взгляд, чуть ухмыляясь. - Он так не делал.
Получилось что-то среднее между вопросом и утверждением, и хотелось верить, что в этих словах было достаточно безразличия.

Отредактировано Raynald Hayes (3rd Jun 2014 03:02 am)

17

Рейнальд резко отстранился и замер, облизывая губы и пальцы, глядя ей в глаза так, словно делал это специально, демонстративно, хотел что-то показать. Смотри, что я могу. Смотри, что я сделал с тобой. Несколько секунд она смотрела – так бы и протянула руку и провела пальцем в уголке рта, стирая красный потек, как делала Уолтеру. Он тогда сдержанно улыбнулся, следя за ней искоса, его красивое лицо принимало в такие минуты хитрое выражение. Что сделал бы этот…
Но она не успела бы, даже если бы действительно хотела. Рейнальд отвел взгляд, и уже через мгновение его насмешливый тон уничтожил те крохи расположения, которые она только что испытывала на его счет. Амели отвела взгляд, пряча раздражение и неприязнь. Какое ему вообще дело до того, чем они занимались с Уолтером? Да, Уолтер так себя не вел, он не позволял себе всего этого, и не надо так говорить о нем, как будто это что-то постыдное. Но Амели промолчала.  Она повернула голову к плечу и осторожно потрогала следы от укуса, морщась от боли. Подушечки пальцев окрасились красным.
- Мне нужно обработать это, - сухо сказала Амели и поднялась. Рейнальд отстранился, пропуская ее.
- Тебе нужна помощь?
- Нет, - бросила она через плечо. Заперев щеколду на двери в ванную (назло ему, надеясь, что он это слышал), она включила воду и посмотрела в зеркало. Бледное лицо, под глазами круги, а руки дрожат, и не только от раздражения. Странное чувство - это противоречие между психологическим неприятием и физическим влечением, от которого остается только отвращение к нему и к себе. Да, она могла оценить это изощренное издевательство - так он ее дразнил, и почти заставил поверить, и даже сейчас воспоминание о том, как он целовал ей шею, доставляло ей удовольствие.
- Un salaud, - прошептала она сквозь сжатые зубы и плеснула водой в лицо.
Она быстро промыла следы от укуса, четыре кровавые впадины на коже, и смазала перекисью. Она старалась делать все это как можно дольше, надеясь, что Рейнальд успеет убраться, пока ее нет. Или хотя бы ей удастся оттянуть необходимость встретиться с ним еще раз.
Но когда она вернулась в гостиную, там уже никого не было, только лежала на столе бумажка с адресом и именем врача.
***
Да, клиника, в которой Амели по рекомендации доктора Уорта осталась на целую неделю, была действительно очень хороша. Она не знала, сколько конкретно стоит лечение, которое Рейнальд обеспечил ей, но было ясно, что немало. Врачи были приветливы и любезны, в них не было ничего от Грейс, с ее холодными рыбьими глазами и усталыми движениями рук. Доктор заходил проведать Амели, мягко шутил. Действительно хороший человек. Они не касались Рейнальда и его участия в этом в своих разговорах, и Амели была этому рада. Рейнальд ни разу не навестил ее и ни разу не позвонил. Возможно, он получал сведения от самого доктора, но об этом Амели тоже не знала, и не хотела знать. На какое-то время он оставил ее в покое.

Отредактировано Amélie Hayes (3rd Jun 2014 07:27 pm)

18

В следующий раз вместо снежного крошева, видимо, последнего той странно-холодной зимой, с неба сыпалась влажная труха, тяжелые мокрые хлопья, которые тут же превращались в воду, едва достигая разогретого шинами асфальта, тротуаров с подогревом, ветвей деревьев, уже почувствовавших в западном ветре с моря пришествие близкой, долгожданной весны. Зима проходила, прогноз упрямо твердил, что скоро уже в город придет привычно-облачный, дождливый и ветреный март, и Рейнальд хотел им верить, и верил истово, отчаянно, надеясь, что снег действительно скоро сойдет и прекратит сыпаться из туч на продрогший город, перестанет напоминать ему о той снежной ночи освобождения, о событиях которой ему хотелось малодушно забыть. Полторы недели после того, как он ушел от Амелии в ту ночь, прошли тяжело, с боем. Он и раньше пытался сбежать - в головой ринулся в новое дело, с невиданным доселе азартом взялся разбираться с том, что осталось от Шэйна, окружил себя людьми и нелюдями, которые отвлекали от мыслей о том, что произошло в загородном доме под Лондоном, доме, который сгорел в ту же ночь. Если бы можно было так же легко выжечь из памяти то, что Рейнальд хотел оттуда выжечь, выдавить, вырезать... если бы было так легко забыть и не помнить, но это невозможно - и всякий раз, закрывая глаза, он видел перед собой их лица. Спасало только отсутствие сна, который стал роскошью в эти два месяца после, и постоянное мелькание лиц перед глазами, и Рейнальд старался как можно меньше бывать один, наедине со своими мыслями. Но в эти полторы недели вокруг него образовалась странная пустота, к которой Рэйвен был не готов. Как не готов был и к звонку в дверь под утро, кода уже настало время донести голову до подушки и постараться хотя бы в этот раз не увидеть тот самый сон, от чьих образов потом до глубокой ночи никак не отделаться, не отвязаться - Рейнальд не был готов увидеть на пороге дома его, чей образ изрядно поистерся и поизносился в памяти. Его неготовность стала растерянностью, а потом - гневом и раздражением, когда Бенедикт озвучил, почти что с порога и без долгих прелюдий, чего именно он от него хочет.
- Ты в своем уме? Как ты себе это представляешь?
- Рейнальд, но ведь у них никого не осталось, - аргумент, на который ему хотелось только рассмеяться в ответ, но Рэйвен упрямо сжал губы, не позволив себе - из уважения к Бенедикту, в ком признавал своего брата безоговорочно и безусловно. - Им просто некуда идти. Неужели ты думаешь, что кто-то примет где-то детей Шэйна?
Рейнальд промолчал. Его приняли, и кажется даже приняли легко, и причин для того он пока не знал и не понимал, пусть даже и догадывался, что каждый из лордов Регена здесь преследовал свои цели и свои интересы, потому что такие фигуры, как де Вайи и Камараш ничего не делают просто так, по доброте душевной. Он теперь игрок среди них, пока что только пешка, но повод ли это для того, чтобы с широкого барского плеча расшвыриваться тем, что досталось ему с таким боев, через кровь и смерть?
- Один из них вообще всего четвертый месяц как вампир. Шэйн даже не успел его ничему научить.
При звуке этого имени он только сжал зубы, продолжая упрямо молчать, даже не глядя в его сторону, считая проходящих под окном вечерних прохожих... раз, два, три, десять... Может, Бенедикт поймет немой намек и уберется - нянчиться с отродьями старого вампира, который теперь за все ответил ему - но он был его братом, выбранным когда-то тем же, кто выбрал и его, и это значило лишь, что по крайней мере настырности и настойчивости Бену не занимать. И Бен продолжал.
- Ты же не можешь со всем справиться один, Рэй. Тебе нужна помощь, тебе нужна в конце концов семья за спиной, надежный тыл...
- Надежный тыл?! Тыл?! - здесь он не выдержал. Бенедикт никогда не казался ему наивным дураком, но эта фраза была способная враз изменить все его отношение, но злился он ровно до тех пор, пока не увидел глаза собеседника, его лицо, обращенное к нему и все то, что на нем отражалось - Бен никогда не умел прятать свои эмоции хорошо. Рейнальд вздохнул и продолжил уже тише, но тон его был далек от дружелюбия и мягкости, с которыми он встретил его на пороге каких-то полчаса назад.  - Я убил Шэйна. Я, - Рэйвен отвел глаза на мгновение, потому не мог увидеть реакции Бена на эти слова, о правдивости которых он, конечно, знает, другое было важно - что в них увидел его проницательный и умный брат, наверняка изменившийся за столько лет. - И ты хочешь, чтобы я взял их к себе после этого?
- Нас.
- Вас... смотрел вам в глаза, говорил, улыбался, ввел в курс своих дел... ты в своем уме?
Рейнальд поздно понял, что именно происходило сейчас между ними, поздно спохватился, что забылся и обнажил свой страх - страх подпустить их к себе слишком близко и получить удар в спину, и дело даже не только в том, что он разрушил их жизнь и отнял отца, а в том, что за столько лет он, кажется, разучился доверять и доверяться. И даже Бен, которого Рейнальд знает так давно, не вызывал у него желания впустить его в свой отвоеванный такой ценой дом, и Бенедикт, кажется, понял это все.
- Я не держу на тебя зла за то, что ты сделал, - Бенедикт сложил руки в замок и расцепил снова, поглаживая дерево подлокотиков и тоже глядя куда-то в сторону - врал? Но вот он поднял голову, посмотрел открыто, и Рейнальду показалось на мгновение, что он готов ему даже поверить. - Шэйн был не подарок, мягко говоря, и после всего, что он сделал с тобой и с Джанет ты имел полное...
- Замолчи, - оборвал его Рейнальд, но тот только рывком поднялся и подошел ближе.
- Нет, ты слушай меня. Ты не хуже меня знаешь, что случается с одиночками среди этой связанной обязательствами и кровью толпы. Они сожрут тебя очень быстро, если ты будешь один.
- А с вами не сожрут что ли? - зло, раздраженно, даже почти оскорбленно. - Это ты мне что, защиту предлагаешь? Как великодушно... - Рейнальд усмехнулся. - Мне ничего не нужно, и вы - тоже.
- Я все еще помню тот разговор, Рейнальд, - тихо проговорил Бенедикт, и его бесстрастное лицо на этот раз не выражало ничего, потому что он знал, что это был последний аргумент, и потому он приберег его напоследок. И теперь смотрел внимательно, как сползает с лица Рэйвена ухмылка, и Рейнальд не пытался скрыть удивления - это было так неожиданно и странно, что Бен это помнит, досадная мелочь, его неуместная и неумная откровенность, которая теперь брошена ему в лицо и вызывает только злость. - Ты думаешь...
- Не смей.
- Ну так что?
- Все изменилось с тех пор, Бен. Прошло пятнадцать лет.
- Ничего не изменилось, Рэй. Ты по-прежнему...
- Я сказал не смей. Убирайся из моего дома, - процедил Рейнальд, отстраняясь и отворачиваясь к окну. Он услышал через несколько секунд неторопливые шаги, тихий скрип старого паркета, щелчок замка на входной двери, и тогда наступила тишина и одиночество.

Он раньше не думал о том, что Амелия  - это тоже своего рода напоминание о случившемся. Но после визита Бена он вдруг стал видеть напоминания во всем, и стало ясно предельно и очевидно, что от этой памяти ему не избавиться никогда. Со временем только это изгладится, и все, что остается на этому пути - терпение и ожидание. Рейнальд не заметил, как дорога привела его к ее дому - он ехал куда-то, по инерции и не особо думая - и некоторое время сидел в машине, смотрел на влажный снег, налипающий на лобовое стекло, плотным мокрым слоем, которые сползал с разогретой поверхности вниз, и какая-то часть снега уже была совсем дождем, с перебоем отстукивавшим по крыше. Амелия была дома. Даже отсюда он мог это точно узнать, всего лишь прикрыв глаза и прислушавшись к звукам снаружи, к биению десятков сердец поблизости, чтобы среди них расслышать одно, знакомое, узнаваемое... еще три месяца назад он так бы не смог, просто не хватило бы сил... и желтые окна только потвердили это, когда Рэйвен вышел из машины.
Она открыла не сразу, пришлось ждать - наверное, надеялась, что он уберется прочь.
- Здравствуй, - проговорил он ровно, почти устало. - Можно?
Амелия такого вопроса явно не ожидала, да он и сам от себя не ожидал после того, как откровенно и нагло заявил свои права приходить, не спрашивая, проникать в дом под покровом темноты, брать то, что хочет и кто считает своим, но сегодня он пришел справиться о ее состоянии, самочувствии и здоровье, а не ради демонстраций, не ради удовлетворения своих собственных желаний. Внутри ничего не изменилось, только витал в воздухе слабый запах лекарств и больничной палаты, и только сейчас он задумался - собственно, а почему она дома?
- Тебя отпустили домой на выходные? - спросил он, снимая влажное пальто. - Как все проходит? Как доктор Уорт?
Это он знал и так - Харкер позаботился о том, чтобы "его пациентка" оказалась именно у Уорта и за него он был спокоен, но ее собственные впечатления были интересны, совсем небезразличны. Ведь это теперь и его дело тоже.

19

Прогулки на свежем воздухе, пусть даже и в зимнем саду при клинике, были необходимым условием ее выздоровления, да и Амели, скучая в четырех стенах, была совсем не против выбраться на белый свет. По такой погоде там почти никого не было, кроме таких же скучающих пациентов, которые чувствовали себя достаточно хорошо, чтобы выбраться наружу. Глядя на них, Амели испытывала двойственные ощущения. Однажды, на короткий момент ее охватило ощущение безнадежности: вот все они, непонятно за какие грехи обреченные на болезнь и смерть, собрались здесь доживать то немногое, что им осталось, доживать мучительно, цепляясь за последние крохи, за последние шансы, когда каждая новая минута этой жизни вызывает отвращение, поскольку пропитана болью и страхом, - но нет сил отказаться от нее, потому что это жизнь, и это единственное, что имеет смысл. Казалось, что за всеми словами и действиями людей, которые так или иначе были вовлечены в жизнь клиники, скрывалось это тайное знание, ощущение скорой смерти, знание, которое разделяют все без исключения, но никогда не решатся озвучить. Тем не менее, эти люди еще не были мертвы, и в некоторых не угасла ни жажда наслаждений, ни воля к жизни, а, может быть, и обострилась. Амели несколько раз ловила на себе заинтересованный взгляд одного мужчины, что тоже часто выходил в сад. Он не был стар, но зрелость отпечаталась морщинами на его лице, которое, тем не менее, оставалось привлекательным. Он выглядел как профессор университета, в очках в тонкой оправе и замшевом пиджаке, и его каштановые волосы прорезали пряди благородной седины. Да, он был привлекателен. Но не была привлекательной сама идея романа в больничных стенах. Казалось наивным и нелепым играть в жизнь, как в L'Étranger, мать, которая открыла себе жизнь за несколько лет до смерти в доме престарелых.
Эти мысли ее угнетали, и Амели все больше хотелось вернуться к привычному ходу вещей, тем более, что ее состояние, за редкими случаями, можно было охарактеризовать как постепенное улучшение. Ей уже хотелось вернуться в свою уютную квартиру, и взять в руки скрипку, и почувствовать себя снова как раньше – так, как будто не было ничего, будто болезнь эта была и прошла, чтобы снова быть как все остальные. Что бы она только ни отдала за это…
В конечном итоге, через полторы недели ее отпустили домой, позволив проходить процедуры амбулаторно, и Амели была безмерно рада этому. Два дня Амели наслаждалась свободой быть на привычном месте, и собралась даже пригласить маму к себе, тем более, что та так и рвалась приехать и окружить дочку своей заботой. Но было одно обстоятельство, которое она не учла.
Когда поздно вечером позвонили в дверь, Амели не хотела открывать. Она никого не ждала, а ночные звонки обычно ни к чему хорошему не приводят. Но она все же выглянула в глазок, и не поверила своим глазам. Как почти три недели назад.
Она была настолько огорошена этим визитом Рейнальда, что не сказала ничего, только кивнула и пропустила его в квартиру. Ее не удивляло его возвращение после долгого молчания, хотя она в глубине души понадеялась, что он ее не побеспокоит, в действительности, можно было рассчитывать на такие вот визиты по настроение. Однако ей казалось, что в прошлый раз он ясно дал ей понять, каковы теперь их отношения, и этот вопрос, который он не задал в прошлый раз, звучал странно из его уст. Амели приняла его пальто и повесила в шкаф, отметив про себя, что сейчас он не бросает его где попало.
- Доктор Уорт чудесный, спасибо тебе, - ответила она ровно, уязвленная необходимостью снова говорить об этом с ним. – Он разрешил мне ненадолго вернуться домой, потому что мое состояние пока что в норме.
Амели старалась избегать взгляда Рейнальда. Она проследовала за ним в гостиную и села в кресло напротив дивана, рассматривая его. Что изменилось? Что он хочет сделать сейчас? Что он хочет всем этим показать?
- Как... твои дела? - спросила она, помешкав, исключительно из желания поддерживать вежливый разговор. Едва ли что-то кардинально изменилось за это время, конечно.

Отредактировано Amélie Hayes (7th Jun 2014 02:40 am)

20

От него не могло ускользнуть то, как официально, подчеркнуто вежливо она с ним разговаривает - поставленные фразы, сухо-нейтральные и абсолютно безэмоциональные слова, пустые и выхолощенные от любой эмоции, правильной и неправильной, уместной и неуместной. Рейнальд не пошевелился, только пальцы разгладили ворс на обивке дивана, вздыбившийся, когда он садился и зацепил его локтем - теперь это была ровная гладкая поверхность, чуть блестящая в приглушенном свете напольной лампы и небольшого светильника у нее над самой головой, который бросал на нее рассеянный ореол, оставляя его в тени. Рейнальд поднял на нее глаза, с расстояния ощутив стену холодности и отчуждения, которую было легко преодолеть, но невозможно сломать. Почему он вообще об этом думает? Странный момент растерянности и незнания, как себя вести, повис между ними молчанием, в котором даже слова были не нужны, неуместны - молчание это говорило само за себя куда лучше любых слов, и это было совсем не то молчание, что в прошлый раз так легко и быстро развязало ему руки. Вообще все было не так.
Он снова поднял взгляд, внимательно вглядываясь в освещенное неестественным комнатным светом лицо Амелии, казавшееся бесстрастным и безразличным ко всему, что произошло, происходит и еще только может произойти, и вдруг показалось смешным и странным, что он вообще чего-то ждал: какой-то перемены или какого-то иного ощущения от повисающих тяжело и угрюмо слов, из-за чего брала только холодная злость и раздражение.
- Все в порядке, - как будто ей и правда это было интересно. Рейнальд отвел глаза, рассматривая темно-фиолетовый абажур, из-под которого выглядывал яркий, слепящий глаз люминисцентной лампы, что резала по глазам не хуже настоящего дневного света, но он продолжал смотреть, и комната заливалась подернутой неоновыми сполохами темнотой, привычной, родной. - Намного лучше, чем было до Рождества... хотя наверное, это с какой стороны посмотреть.
Он улыбнулся уголком губ, но улыбка вышла какой-то нервной. Нервной от того, что нечто непонятное ему самому, странное сейчас происходило, так разительно отличающееся от прошлого их раза, и Рейнальд искал в себе хотя бы тень того мягко-ласкающего чувства, которое растекается внутри горячей волной, обнимает холодное сердце, сводит кончики пальцев и рождает на языке горячий металлический привкус - не находил. Оно молчало сегодня, и будет молчать, даже если он будет насильно пытаться его вызвать - зверь спит, зверь не выйдет сегодня из клетки на охоту. Он вздохнул коротко, моргнул, потому что глазам уже стало больно от света.
- Если хочешь, то можно договориться о том, чтобы отправить тебя куда-то, где теплее и солнечнее. Договориться с другими клиниками о переводе, например, во Францию, на юг. Если ты хочешь, конечно.


Вы здесь » Black&White » Новейшая история, XX век » Mea culpa, mea maxima culpa