Как должен реагировать человек, который, выплыв из топких трясин вкрадчиво-ласкового небытия, плотно обнимающих блуждающее в недрах самого себя же сознание, нянчащих его, будто люлька – младенца, обнаруживает свою особу на обочине дороги в месте не известном, но явно расположенном весьма далеко и от дома, и от той точки пространства, которое последнее сохранилось в памяти? Паника, вероятно. Может быть, обильное извержение потока ругательных слов. Особенно если выясняется, что всё тело болит, ноет и ломит, и под порванной в нескольких местах одеждой наверняка обнаружатся свежие синяки – и, разумеется, ни кошелька, ни документов, вообще ничего. Аншель не без усилия сел, и, держась за голову, запустив пальцы в пропитанные влагой слипшиеся волосы, лишь скорбно вздохнул. Телесные страдания не значили ничего на фоне основного события – зачем они из-за него пошли на грех, если можно было просто обратиться с просьбой? Обыкновенной просьбой, которую было бы достаточно выразить элементарным "отдай". И всё. Аншель любил делиться, даже если речь шла о последних крохах.
Неудивительно, что на душе погано, как будто кто выплеснул туда полный ушат отборнейших, как следует отстоявшихся помоев. Слёзы, блеснув на ресницах, потекли по щекам, смешиваясь с дождевыми каплями. Подниматься на ноги было мучительно тяжело, мало того, что как будто само тело поднабрало несколько килограмм ни на что не пригодного веса, так ещё и повреждения дали о себе знать. Пара рёбер, кажется, если не сломалась, то треснула. Однако, жалеть себя – разумеется, последнее дело, до такого Аншель пока не дошёл, и хотел надеяться, что и не доведётся.
Привести себя в порядок, насколько это вообще было осуществимо, и пора двигаться.
Что странно – валялся он на обочине дороги. Неужто никто из проезжавших мимо не заметил? А, если обращали внимание, почему никто, ни одно живое существо, не помог? Не то чтобы Аншель ощущал обиду – нет, всего лишь искреннее недоумение существа, столкнувшегося с необъяснимым для него явлением. Он не понимал такой логики. Ему самая суть, та, из которой он состоял на самом деле, не позволила бы пройти мимо, о желании или нежелании даже речи не шло, Аншель не мыслил подобными категориями, просто следовал велению чего-то внутри себя, имеющему большее влияние, чем природные инстинкты – на натуру смертных.
Смотри, се человек… Его так и подмывало сказать это вслух, послушать, как прозвучит, и посмотреть, не изменится ли что-нибудь в переполненной несусветной наивностью и верой в божью благодать и Его же промысел голове. Они ничему не учатся, идут по пути наименьшего сопротивления… Иначе говоря, прибегают к самым простым и доступным по их разумению способам развлекаться, зарабатывать, самовыражаться – даже не соображая, что есть ещё более очевидные варианты… Впрочем, рассчитывать на то, что в кои-то веки удастся поумнеть, хранитель не стал бы. Он бы простил, если бы они даже вовсе его искалечили, и пришлось бы исполнять свой долг и предназначение в таком виде. А ему всего-то придётся тащиться до своей квартиры пешком. Потерпит, не малое дитя. И крылья призывать не станет, не говоря о смене облика на истинный – обойдётся, иногда следует принуждать себя к каким-то поступкам. Перенестись вспышкой света и дурак сумеет. А Аншель, живя на Земле, принял здешние правила игры. У него ведь нет жены, которая станет беспокоиться о чересчур длительном отсутствии супруга. А Сюзанну он сегодня уже видел, благословил, подправил будущее, минимизировав возможность развития пары самых неприятных вероятностей. Совсем убирать испытания с чьей-то дороги – не метод хранителей, так человек до самой смерти может остаться пустым местом. Но случаются такие вещи, которые не закалят, не сделают сильнее, а – сломают. Не зря люди в некоторых случаях, например, в случае возникновения ДТП, в которое грозило угодить не кому-то, а им самим, если бы они не замешкались непредвиденно немного дома, или вооруженного ограбления с многочисленными жертвами там, куда хотели пойти, как вдруг совершенно внезапно им на голову обрушилось неожиданное дело, говорят, мол, Господь уберёг. А так оно и есть, это не метафора. Не позволить нарваться на маньяка, внушить осторожность в опасной зоне, где, например, может рухнуть с крыши на голову подтаявшая сосулька… Кропотливый труд ведь. Но в ближайшие дни с Сюзанной ничего дурного не стрясётся.
Аншель любил эту девочку. Его восхищало всё в ней – первый смех, первое успешное облегчение кишечника новорождённой, первый сделанный шаг, первое сказанное слово, первое платьице, которое она выбрала себе сама, первая игрушка… Он делал ей подарки, редкие, но, зато, не дежурные. И – радовался, что её детство безоблачно и ничем не омрачено. Она учится в школе, Аншель очень старательно внушал ей трудолюбие. Поддержка потребуется и в университете. А потом поможет ей встретиться с хорошим парнем.
Вот оно как… Стоило ему вспомнить о Сюзане – и ангел мягко улыбнулся, ощущая, как смёрзшийся ком печали о душах тех хулиганов растворяется.
Но уже через секунду замер на месте, ибо нечто на грани восприятия уловило чьё-то приближение. Кто-то иной, сходной с ним породы, но изменённый. Искажённая аура, дуновение присутствия… Чьего? Или он имеет дело с самообманом? Как-то сомнительно, что в подобное время и в такой ситуации удастся повстречаться с кем-то из "своих".
Ещё какие-то мгновения Аншелю потребовались, чтобы понять. Он обернулся, прикрываясь рукой от ударивших в глаза лучей искусственного света, выбрасываемых фарами автомобиля. Подождал, пока снова сможет видеть. В это время автомобиль успел проехать вперёд. И - притормозить.
Подтвердится или будет опровергнута мимолётная догадка?
Падший собрат. Причём то, что его ранг был выше, хранитель понял почти сразу. Но приглашение принял. Зачем? Пытаться пробудить в отступнике совесть - бессмысленное занятие, у них она и так есть, искажённая настолько, что лишь опускает всё глубже и глубже. Выспрашивать, чем тот так прегрешил, что обрушился с Небес - тоже не даст прока. Может быть, дело в простом любопытстве? А нужно ли? Как говорится, с кем поведёшься... А набираться скверны, рискуя присоединиться - дурной тон.
Однако, Аншель всё равно кивнул с оттенком признательности и занял место рядом с бывшим соплеменником. Как-то очень доверчиво, слишком доверчиво, даже понимая, что, вероятно, совершает ошибку. Как будто перед ним всё ещё был ангел, а не навеки отрезанный ломоть.
- Мир тебе, брат… Если он ещё доступен твоей душе, - тихо промолвил Аншель, едва-едва касаясь даром прощения и принятия. Это не было осуждением. Должно было ненавязчиво смягчить смятение, ревность, метания, терзания, переходящие в пустоту и холод, в которые, как в ненасытную пасть, проваливались любые переживания, и нарочито дерзкий, что называется, "терять нечего", вызов всему и всем вокруг, бушующие внутри отступника, сменяющие друг друга, пока не кристаллизуются в полное безразличие, из которого, тем не менее, оставались готовы в любую минуту вновь взорваться бешеным вулканом. Напомнить бывшему товарищу о чём-то хорошем. Что-то почти невесомое, но бесценное - как материнский поцелуй или объятия лучшего друга. Аншель не пытался отпускать грехи или взывать к раскаянию. Он просто невербальным образом напомнил, что в факте бытия есть много прекрасного и замечательного, даже если ты – демон. "Мир тебе." Умиротворение. Да. Именно это, ни больше, ни меньше, Аншель и пожелал тому, кто некогда являлся карателем Всевышнего.

Отредактировано Anshel (5th Aug 2013 08:23 pm)

Он всегда старался обходить стороной подавляющую часть падших, за исключением вынужденного контакта с теми, кого судьба ставила к нему, так сказать, в напарники, в качестве "тёмной стороны". И ещё, пожалуй, теми столкновениями, которые обычно оканчивались гибельно для хранителя. Пытаться общаться с ними, понять их хоть немного… Таким способом, помимо боли и отчаяния, не получить ничего. Неужели так сильно дали по голове те заблудшие на своей дороге жизни смертные, что теперь у Аншеля возник столь неодолимый интерес, почти влечение, к отступнику? Влечение не физическое, но подобное притяжению магнита, что-то, связанное с фундаментальными законами природы.
На все слова бывшего ангела, резкие, переполненные отвращения, хранитель только улыбнулся, грустно, ласково и заведомо прощая всё, что тот ещё захочет сказать или сделать. Да ведь и прекратил уже ментальное прикосновение... Они, пожалуй, оба ошиблись, и какая-то муторная тяжесть, что легла на сердце Аншелю, уже предсказывала, что добром всё не кончится. Отнюдь. Демонам было болезненно неприятно прикосновение к тем, кто всё ещё нёс свет.
Он мог бы напомнить, что не просил помощи и что отступник сам его пригласил. И, раз не вышвырнул вон из машины без всяких разговоров – значит, согласился терпеть. Продолжение пути пешком, конечно же, не пугало Аншеля ни в коей мере. Но – следуя всё той же своей натуре, которая не раз заставляла его сгорать в самом пекле, потому что иначе пришлось бы отказаться от самого себя, точнее, какой-то важной части в себе, ангел ответил совсем иначе.
Ему совсем не был отвратителен или противен падший. Невзирая на то, что близость к тому рассекала изнутри куда реальнее стального клинка. Выворачивала. Душила.
«Я – не судья тебе! Ты был сам себе судьёй… И осудил куда строже, чем мог бы кто-то со стороны… Вот почему я не могу просто взять и отвернуться, как, впрочем, не могу и никак тебя поддержать…»
Хранители действуют не так же, как карающие. Однако, и им счастье деятельного служения знакомо не понаслышке. Аншель попал в западню, когда чувство долга не отпускало, а рассудок твердил, что этот коридор ведёт в глухой тупик.
На самом деле так, наверно, и получаются трагедии. Персонажи, захлёстнутые стечениями роковых обстоятельств, не сворачивают, даже когда им известно, что впереди одна гибель.
- Прости… - отводя взгляд от того, кто некогда был его собратом, не вступая в споры, не поддаваясь на провокации, прошептал хранитель, закусывая нижнюю губу и едва сдерживая слёзы. Эта склонность его организма так реагировать на любой поступивший извне мрачный фактор иногда почти раздражала Аншеля, потому что выдавала его абсолютную слабость... Однако, у него спёрло дыхание, будто кто наполнил его грудную клетку камнями, неотёсанными увесистыми булыжниками, почему-то начал жечь прорвавшийся безо всякого предупреждения стыд, заставивший щёки залиться мучительной краской. Аншель чувствовал, как горячо запылало его лицо. Стыдно. Почему? За собственное благополучие? Знание, что для него не страшно ничто, включая смерть этого тела, потому что это всего лишь перенесёт бессмертную сущность в осенённые господней милостью чертоги Рая, а демону остаётся лишь цепляться когтями за всё, что шевелится, только чтобы не кануть без вести, растворившись в безднах Ада и собственной неспособности подарить себе же душевный мир… Пожалуй что. И ещё – за бессилие. Ему не дано ни способности очистить собрата, ни возможности уничтожить, что, может быть, было бы вовсе не худшим вариантом для того, кому всё проще и проще давались ненависть и отрицание, - Но ведь не поздно исправить эту глупость, которую мы оба сейчас совершили… - «Нам обоим эта встреча не подарит никакого блага, ты ведь понимаешь… Если бы я только мог что-то сделать для тебя… Хотя бы как человек… Я бы согласился. Но ведь ты не примешь от меня ничего…» - единственное, чего Аншель боялся, это как-то повредить, ухудшить и без того нестабильное состояние падшего. Он очень чётко осознал, что всё равно любит это создание, даже в нынешнем положении. Любит так, как хорошие матери любят своих маленьких детей. Истово, самозабвенно, вглядываясь в малейший жест и вслушиваясь даже в самый тихий звук, издаваемый ими, мягко и утешающее гладя по волосам, смотря в широко распахнутые глаза и внушая уже одним лишь взглядом надежду на завтрашний день, тепло и нежно обнимая, делясь ощущающимися сквозь одежду и плоть толчками трудолюбивого сердца, защищая от ужасов, лезущих из Ада – или из погреба, платяного шкафа, из-под кровати, - обещая не пропустить к трепещущему одушевлённому комочку страха и доверия ни один, укачивая в надёжных и добрых руках, как в колыбели.

Отредактировано Anshel (7th Aug 2013 07:24 pm)

Аншель мог сказать, что хранителю вовсе не нужны какие-либо причины для того, чтобы захотеть помочь. Такова их функция, их природа, и он находился с ней в полном сознании. Да, служить людям, а, через это, и Господу, было больно, иногда – душно, порой – тоскливо, и всё вокруг окрашивали те же цвета, как у серой хмари дождливого осеннего утра за обманчивой прозрачностью тонкого стекла, но он бил себя по губам, стискивал себе ладонью горло, дабы не пропустить рвущихся наружу звуков, представляющих собой смесь рыданий человека и завываний животного вроде собаки. Не позволял себе роптать ни на секунду. Потому что существовать, зная, что он более не нужен, что Небо теперь не для него, Аншель смог бы разве что только по причине своего бессмертия. Пытался бы одурманить себя, воспоминания, совесть – как это сотни раз проделывали на его глазах смертные. Наркотики, выпивка, адреналин или метания из крайности в крайность в каждом поступке, необдуманные авантюры, пляска на гребне безумия – вне его, выше его, но, тем не менее, и вместе с ним. Для чего? Не поможет, и любому отлично известно, что не поможет, но они повторяют из раза в раз, как будто надеются на внезапное изменение.
- Я просто не хочу, чтобы ты потерял себя, - хранитель чуть-чуть помолчал, прикидывая, стоит ли пытаться это объяснить, - Ты похож на человека. Очень похож. Причём на такого человека, который начинает увлечённо грызть себя, когда вокруг кусать уже некого. У тебя бывало, что ты смотришь в зеркало, пробудившись от сна, и абсолютно не узнаёшь того, кого видишь там? И всё кажется совершенно напрасным, мёртвым тупиковым вариантом, выродившейся ветвью эволюции… Бессмысленным и нелепым, и внутри готова образоваться пустота… Я тогда повторяю себе вслух, для чего спустился на Землю. А к чему взываешь ты? Эта женщина спасает тебя? Или одно голое упрямство? Здесь, на Земле, всё настолько ненадёжно, что иногда не за что уцепиться, кроме врезающегося в самое нутро крюка под названием долг. Слишком многое я здесь уже увидел и понял… - смертные иногда начинали вести себя как дикие звери, да только и хищники не рвут друг друга без разбора за просто так, разве что спариваются так же безудержно и развязно, как кое-кто из грешников. Аншель с недоумением спрашивал невесть у кого, неужто можно впрямь полностью отречься от стыда, достоинства, чести, самоуважения, наконец, - И ты – далеко не худший из всех, несмотря на то, что демон. Ты живой. И даже боль или ярость, доступные тебе, прекрасны, потому что насыщенные, яркие… Мне ведомо, на что способны иные под их влиянием, этого достаточно для анализа. Но вот у большинства… Знаешь, когда я вдруг понял, что бывают такие души, о которых почти можно сказать, что лучше бы, пожалуй, никакой не было, в тот момент я фактически познал то, что называют страхом. Чувства и эмоции… Подошли совсем близко, и я едва не догадался, что они из себя представляют. Позволь я им влиять на себя хотя бы секунду – и был бы сейчас вроде тебя. Тусклые души и бессмысленные жизни, ни к чему не стремящиеся – вот какое знание однажды вывело на грань меня. И было лишь мгновение, в которое я имел какую-то возможность определить для себя раз и навсегда, готов ли любить и оберегать даже таких… Но остался рядом. Потому что сострадание взяло верх, и я не видел, на кого оставить их, если уж даже ангелы отступаются. Это было давно. Очень давно, хоть точной цифры я не помню, - он сознательно не хотел выуживать дату из недр безмолвной памяти, раз уж вышвырнуть всё, что к ней относилось, оказался не в состоянии по техническим причинам.
Аншель смотрел на падшего и ощущал странное сродство, не характеров, мировоззрений или настроения, а что-то иное, куда более эфемерное. Страха он не испытывал вовсе. Зато почему-то стало интересно, каковы при касании к ним окажутся волосы этого существа. Такие длинные. Светлые. Тянуло ласково погладить. Почему-то хотелось, чтобы тот улыбнулся как следует, от всего сердца. И не показушно, а так, чтобы ничто дурное при этом в самом деле не тяготило.
Для чего под этими звёздами калечить себя и других? Как же, наверно, горько живётся тем, кто умеет одно это. Аншель не мог решить, стоит ли спрашивать, каково являться демоном, что же такое открывается за гранью. Его страшила возможность быть затянутым туда, но и равнодушным заставить себя быть не получалось.
- Просто скажи, могу ли я что-то для тебя сделать? Вот действительно просто пойти и выполнить, - предложил хранитель, всё-таки решившись, - Не хочу, чтобы ты ходил и с удовольствием самоистязания бился головой об стены. Ни в прямом, ни в переносном смысле. Или натворил глупостей. На это способны все, за исключением лишь Создателя…

Отредактировано Anshel (11th Aug 2013 05:35 am)