Лондон вопреки всем ожиданиям встретил их солнцем и безоблачными ноябрьским небом, казавшимся неприлично чистым и высоким для этого города и для этого месяца, уже воспитавшего в англичанах привычку брать с собой зонты всякий раз, когда нужно выходить из дома. Джонатан подозревал, что именно поэтому поездка в Лондон столько раз откладывалась, время тянулось, непозволительно долго для той ответственности и тех дел, что на них висели – дела огромной большой фирмы, которая только недавно по-настоящему встала на ноги, благополучие всех, кто был винтиками размашистой отлаженной системы и кто был ее движущей  и охраняющей силой, и их собственное благополучие и будущее, и потому такая беспечность казалась ему ребяческим легкомыслием, что приводило к потере благоприятного момента, утрате инициативы, потерям, которых можно было бы избежать. Он посмотрел за окно, где светофоры и огни лондонских витрин вступали в каждодневный, ежевечерний бой с наползающим с запада ночным сумраком, чуждым большому городу, который не хочет принимать его обволакивающий покой, проводил взглядом одну или две темно-серые машины, только потом подумав о том, что в этом обманчивом свете они все кажутся одинаково черными, снова глянув на часы. Мысленно он поставил счет за этот деловой ужин, если Рейнальд приедет вовремя и ему не придется оправдываться перед  Джоанной за то, что его генеральный не считает необходимым быть пунктуальным в таких вопросах, объяснять это деловой суетой и незнакомым переплетением лондонских улиц, которые свиваются в поистине бесконечный лабиринт, непривычный типичного регенцу, привыкшему к прямым и вытянутым улицам нелюдской столицы Европы, где, кажется, только в центре можно было найти отдаленное сходство со столицей настоящей. Ни к чему вдаваться в подробности и пускаться в пространные объяснения, непонятные тем, кто никогда тесно не общался с вампирами и не наблюдал воочию, как время проходит сквозь них, утрачивая свою сметающую силу, что жует эпохи, перемалывает челюстями тысячелетия человеческой истории в бренный прах, что же говорить о них, чья жизнь – миг для вечности, что отпущена детям ночи. Это была одна из тех неприятных мелочей, что вопреки всякому здравому смыслу становятся краеугольным камнем в системе закономерностей и правил, из которых складывается их жизнь, и это противоречие в их ощущении времени, различное ощущение потока, который несет одного и обтекает другого, как скалу на реке, диктовало им необходимость постоянно ломать себя ради друг друга, и Джонатан не знал и не мог сказать, кто из них двоих ломает себя чаще и сильнее в угоду общему делу.
- ... Если что, мне придется сказать, что ты вампир и поэтому, наверное, проспал весь день в номере.
- Если что?
- Если ты сильно опоздаешь или вообще не приедешь.
- Скажи. Она все равно увидит.
- Это если ты приедешь.
- А я тебе так сильно там нужен?
- Я смотрю, ты не очень-то горишь желанием общаться с потенциальными поставщиками.
- Это твоя работа, Джонатан. Ты меня знаешь, я плохо уживаюсь с людьми, а они со мной – и того хуже.
- Никакой пользы от тебя, Хейес, иными словами.
- Когда-нибудь я тебя уволю, Свифт. Так зачем я тебе там?
- У меня нет под рукой вампира, который бы при случае повернул ситуацию в нашу пользу. Если нас что-то вдруг будет не устраивать.
- Запрещенный прием, Джон.
- Когда это тебя волновала деловая этика, Рейнальд? Вспомни «Гринвич».
- Не хочу. Этика меня не волнует, но мне кажется, твоего обаяния хватит с лихвой, чтобы убедить дамочку в том, что лучше нас на целом свете невозможно найти. Или хотя бы в Англии.
- Никогда не помешает гарантия в виде непреодолимого вампирского очарования. Заодно послушаешь, присмотришься, мне же нет никакой веры в таких делах.
- Видимо, не настолько я и бесполезен, Джон? ...
Он вздохнул, глянув еще раз на часы, только для того, чтобы удостовериться, что время по-прежнему течет так, как запланировано, не быстро и не слишком медленно, усредненно, как и положено времени смертных. Стрелки на часах, которые продолжали двигаться, невзначай напомнили об этом утреннем разговоре, который все ближе подходил к тому, чтобы стать реальностью – за десять минут до условленного времени стало очевидно, что Рейнальд не собирается приезжать вовремя или не собирается приезжать вообще. На случай, если все дойдет до второго сценария, которого он сам искренне не хотел, для Джоанны уже были заготовлены извинения и объяснения, хотя в сущности не было никакой принципиальной разницы и не было никакой существенной выгоды им обоим от присутствия здесь и Рейнальда тоже, и Джонатан ловил себя невольно на малодушной мелочной мысли, что у этой необходимости иные, личностные и нелицеприятные корни, раскапывать которые он не горел желанием. Было в этом что-то непозволительно мещанское и низменное – почти гордиться своей неустойчивой и опасной связью в вампирами, от которых даже сейчас многие стараются держаться подальше, и сколько было в его желании видеть на этом ужине Рейнальда невольного, затаенного желания показать себя с этой неожиданной для собеседницы стороны, Джонатан сам не знал.
Она появилась, вопреки стереотипам о вечно опаздывающих женщинах, за пять минут до момента договоренности, который был назначен на время куда более позднее, чем это принято в подобных случаях, и только случайное совпадение, что Джоанне Макалистер самой юыло удобнее и сподручнее встретиться поздно вечером, когда обсуждать дела с симпатичными женщинами становится просто неприлично, спасло его от необходимости заранее объяснять, что его компаньон не любитель солнечного света. Джонатан вежливо, но без излишней снисходительности к полу собеседницы, пожал протянутую тонкую руку с изящными наручными часами, которые так нечасто носят дамы в этом городе, улыбнулся, когда собеседница и будущий партнер – если все сложится хорошо и как надо – села напротив него, и только тогда, кажется, он заметил, что вольно или невольно выбрал место подальше от глаз других посетителей, у выходящего на темную улицу окна, за которым все казалось заиндевевшим и холодным.
- Я надеюсь, Вы не против небольшого заказа, миссис Айден? – Джонатан чуть кивнул на подошедшего официанта, у которого на подносе было только два бокала красного вина. – Прошу меня простить заранее, если Вы не пьете красное, но, как говорят в Регене, начинать дела, не подняв за них тост, все равно, что вообще их не начинать. Не знаю, увы, принято ли так в Лондоне, мы с партнером здесь по делам, признаться, впервые. Да, он, увы, задержится, прошу так же простить.

Он не любил Лондон. С этим городом были связаны далеко не те воспоминания, которые хочется бережно охранять от истирающего времени, сохранять яркость красок и ощущений, сберегать их такими, как будто это все было только вчера и еще совсем свежо, сколько бы лет ни отделяло его нынешнего от него тогдашнего, познававшего представший в ином свете мир заново, подобно ребенку. Здесь у каждого угла, кажется, подстерегало неприятное воспоминание, изрядно поблекшее и поизносившееся с годами забытья, как старая одежда, что завалилась случайно куда-то и там, за диваном или за шкафом, в чулане под кипой других отживших свое вещей, провалялась десятки лет, покрылась пылью и утратила форму и цвет. Когда-то Рейнальд думал, что получится их там и оставить и не натыкаться больше, но последние двенадцать лет окончательно развенчали миф людей о выборочности памяти, дали понять, что нельзя просто так ничего забыть и выкинуть прочь, ни то, что было очень давно, ни то, что все еще напоминало о себе без слов или ассоциаций. 
Он не хотел ехать. Меньше всего Рэйвен думал о том, что ему снова придется возвращаться в город собственного прошлого и снова смотреть в глаза тем, кого он когда-то безмолвно наблюдал и изучал из-за спины Шэйна, и кто, несомненно, его хорошо запомнил. Не внешность или манеры, но имя, которое так и осталось его собственным именем, не приросло к чужеродной и отчаянно не подходившей ему фамилии древнего вампира, и сейчас Рейнальду казалось, что это было тем последним аргументом, что лег на чашу весов и перевесил ее в итоге, что именно эта застарелая, но не изжитая связь его с Лондоном и местными вампирами была истинной причиной, почему Юлиан отправил именно его. И рушились и рассыпались в прах все остальные причины и аргументы, которые он выслушал молча и молча принял, не решившись перечить и протестовать против решения древнего, чьего слова одобрения долго ждал и долго добивался. Сейчас, когда он стоял на полупустой вечерней улице, в неприметной тени рекламного щита и жидком электрическом свете уличного фонаря, ему начинало казаться, что зря тогда не позволил объективному сомнению взять над собой верх – Лондон встретил неприветливо, ярким солнцем и яркими воспоминаниями, которые были в каждом слове и взгляде Ричарда, присланного на предварительную встречу.
- Регенсткий канал, на углу Йорк Уэй… - повторил он автоматически, провожая глазами ярко-оранжевый шарф, мелькнувший почти перед самыми глазами, и повернув голову в сторону, куда вел едва уловимый шлейф из духов и запаха молодой крови, которую ничем не перебить. - Надеюсь, твой Уильям придет, а не сбежит, как в прошлый раз.
- Для тебя лорд Керрингтон, Хейес, - Ричард высокомерно отдернул рукав пальто и огладил локоть, смахивая с дорогого вельвета капли ржавой воды с крыши. Брезгливо сморщился, но оставалось только гадать, чем вызвана эта неуместная на его застывшем восковом лице гримаса сдержанного отвращения: досадным  - Будь умницей, веди себя прилично, и никто не вспомнит, по какому поводу ты был последний раз в Лондоне и что делал… и чем все это закончилось.
- Меньше всего боюсь того, что об этом думает Уильям, - безразлично отозвался Рэйвен, даже не посмотрев в сторону собеседника в этот раз, почти демонстративно изучая помятое крыло его машины, и еще раз, специально игнорируя напоминание об их закостеневшей иерархии, которой здесь придерживаться совсем не собирался,  - И уж тем более такая мелочь как ты, Бернс. Вы Шэйна боялись, как огня, и не нужно делать вид, что вы не порадовались тихо между собой, что у кого-то хватило смелости и хватки удавить его спустя столько лет. Разве нет, Бернс?
Рейнальд перевел взгляд на вампира, который тоже был неимоверно далек от желания играть в игры взглядов, ждать и наблюдать, кто кого пересмотрит и пережмет – всего лишь часть их большой игры на подобных сходах, сборищах, как их презрительно называл Шэйн, железной хваткой державший половину этого тихого ветхого города, еще до того, как он сбежал от этого всего в Реген. Сейчас, между ними двумя, это было бы совсем лишним, ему придется приберечь это воспитанное годами одиночества умение до послезавтра, когда ему придется вытащить, вытянуть из себя всю приобретенную в сопротивлении Шэйну стойкость. Но это будет потом.
- Хочешь быть, как Шэйн, Рэйвен? Хочешь, как он когда-то? Ты за этим сюда приехал?– наконец, он отодрал взгляд от носков собственных ботинок, в которых не иначе как пытался разглядеть собственное отражение и у самого себя спросить достойный в этой ситуации ответ, поднял голову и посмотрел на него, излишне вызывающе, излишне открыто, но этот неумелый выпад вызвал только кривую усмешку, которая появилась и быстро растаяла на губах, когда Рейнальд перестал рассматривать косой угол дома, из-за которого выглядывало слепящее закатное солнце, перевел взгляд на собеседника, который как будто боялся услышать в ответ «да».
- Я уже сказал, зачем я приехал. А то, чего я хочу, не твоего ума дело, Бернс.

Уже в машине, на светофоре, когда он ехал назад, его взяла злость. Рейнальд зло отдернул задравшийся рукав, безразлично глядя на то, как мигает зеленая стрелка на поворот, еще немного, и кто-нибудь нетерпеливый из числа смертных, которые все время куда-то спешат, торопятся жить и торопятся умирать на дорогах, упиваясь скоростью и мельканием своей короткой жизни, начнет ему сигналить, потом нервно и раздраженно объедет, скорчив взбешенную рожу или что-то прокричав на ходу, как будто Рэйвен что-то в состоянии услышать оттуда, несмотря на тишину в салоне, непривычное отсутствие звука. Стрелка отсчитала отведенное другой полосе время, и тогда он только понял, что на дороге один – никого вокруг, только какой-то один прохожий заворачивает за угол и исчезает в сумраке переулка, куда не достает свет фонарей. Рейнальд поспешно взглянул на поломанные цифры на приборной панели, которые неумолимо утверждали, что он опаздывает… уже опоздал, потому что дорога сожрет еще минуты, и сколько сумеет отхватить себе, известно одному Богу. Закралась беспечная мысль, шальная и предательская – вообще не ехать, а потом придумать для Джонатана сотню оправданий, которые ему прямо здесь и сейчас подкидывает ночной незнакомый город, чьи улицы уже изрядно потускнели в памяти, чья раскинутая паутиной сетка дорог сейчас была что незнакомая карта, увиденная впервые. Но зеленая стрелка снова начала свой прерывистый отсчет, мигнули цифры, отмеряющие время, и спустя минуту Рейнальд уже пробирался по пустых улицам с окраины в центр, где город, чем-то напоминающий Реген, продолжал жить.
Рейнальд сам не знал, каким шестым чувством нашел их. Уже их, да – их уже было двое, и на пороге он неожиданно для себя замялся, закопался, замер, разглядывая спину женщины и лицо Джонатана, который еще его не заметил, слишком увлеченный разговором, даже обрывки которого он отсюда слышал очень смутно и не хотел отчего-то вслушиваться. Остановился в дверях, не успев до конца расстегнуть пальто, пригвожденный к месту внезапным порывом – уйти, повернуться назад и уехать в отель, оставить веселого и полного жизни общаться с тем, у кого в жилах течет такая же горячая и живая кровь, но лишь мгновение понадобилось для того, чтобы подавить в себе это так внезапно накатившее отвратитетльное ощущение беспомощности, от которой по спине поднималась омерзительная дрожь какого-то липкого предчувствия.
-… Лондон же гораздо более старомоден, как по мне, но я в свою очередь с удовольствием бы перебрался куда-нибудь поближе к этой старомодности. Хотя Рейнальд говорит, что лет шестьдесят назад пропасть меду Регеном и Лондоном была куда больше… кстати, вот и он, - Джонатан, видимо, услышал его шаги, поднял глаза, в которых на секунду мелькнуло явное недовольство, очень сдержанное, и оттого куда более серьезное. Рэйвен виновато скривил рот, снимая пальто и вешая его на услужливо стоящую рядом вешалку, мысленно радуясь тому, что у Джонатана хватило смекалки устроить встречу в ресторане с мягкими диванами, в глубокой нише, откуда было видно улицу, но почти совсем не разглядеть то, что происходило вокруг.
- Прошу меня простить, что заставил вас ждать, - Рейнальд чуть улыбнулся, извиняясь, на этот раз уже женщине, Джоанне – он запомнил имя, которым Джон проел ему с утра весь мозг. – Да, шестьдесят лет назад здесь все было совсем иначе, но меня это не извиняет, - он протянул ей руку, осторожно взял и коснулся губами, как-то излишне быстро, неожиданно даже для самого себя, после чего только занял отведенное ему место.
- Я смотрю, ты не успел поставить леди в известность, с кем ей придется иметь сегодня дело, - это был итог чуть подзатянувшегося молчания, пока они с Джоанной смотрели друг на друга, и Рейнальд не мог не заметить, как расширились ее глаза, не то удивленно, не то от страха, но в этом он не мог ее винить. И снова ожило внутри ощущение, которое вроде бы он сам растоптал мгновениями ранее, ожило и зацарапало изнутри, но только теперь поздно.
- Не успел, да, не рассчитывал, что ты так быстро управишься.
- Как видишь… Прошу простить нас, Джоанна, конечно, он таком… я полагаю, стоило сказать еще до назначения встречи. Надеюсь, это не изменит ваших планов… и наших тоже, - он улыбнулся уголком губ, хотя неприятное и непривычное напряжение не отпускало – слишком много в ее глазах, в ее лице. Красивом лице, чего нельзя не отметить. И в то же время было сложно бороться с тихим наслаждением от произведенного эффекта - на лице Джонатана, который никогда не умел скрывать эмоции, это было написано особенно ярко.

- Сочетание синего и зеленого, на мой взгляд, на редкость безвкусно. Да и Вам, Джоанна, оно бы не пошло.
Если сидящая перед ним женщина достаточно умна, то разглядит за легкостью, с которой он позволил себе невинную, ничего не значащую шутку, потаенную настороженность и глубоко упрятанное в каждом из них предубеждение перед заскорузлым британским консерватизмом, вросшим в плоть и вошедшим в кровь каждого на этих островах, дольше всех сопротивлявшихся принять мысль о равноправном существовании с нелюдями и не совсем людьми. Ее легко там увидеть, но за небрежной легкостью позы и расслабленностью голоса никто не увидит того, как на самом деле он был напряжен, готовый даже в послезвучии ее слов выискивать тень лицемерной вежливости, которая так типична для людей, впервые воочию и так близко, на расстоянии вытянутой руки, видят нелюдя и разговаривают с ним. И потому взгляд до неприличия прям и открыт, и только Джонатан, наверное, знает или догадывается о том, о чем он сейчас думает и чего ждет, но Рейнальд бы не поручился никогда за то, что компаньон, за одиннадцать лет выучивший наизусть все его жесты и привычки, на самом деле понимает, чем для него может стать случайно и неаккуратно брошенная фраза о лояльности тори, тайно мечтающим о гетто для таких, как он.
- В конце концов, уже помянутый Черчилль сказал, что девиз британцев – бизнес во что бы то ни стало. Из всех его высказываний это мне лично импонирует едва ли не больше всех, по понятным причинам, - Рейнальд чуть улыбнулся, положив локоть на спинку дивана, успел уловить короткий взгляд, брошенный как будто невзначай – так смотрят испуганные загнанные в капках жертвы на охоте, а может, ему только почудилась настороженность и привиделось сдержанное опасение в ее поведении, которые невольно вызвали бы только раздражение, будь у него уверенность. Он хотел сказать что-то о том, что непроизнесенным висело между ними – о том, из-за чего он на самом деле приехал в Лондоне с импровизированной «черной меткой» от Юлиана во внутреннем кармане пиджака, своей тяжестью не дававшей забыть о своего рода миссии, возложено на него советом Регена, но Джонатан, предупредительный Джонатан, опередил его, быть может, почувствовав неладное.
- Не в наших привычках так быстро отступаться от намеченного, Джоанна, - хохотнул Свифт, и Рейнальд невольно перевел на него взгляд, тайком позавидовав его умению быстро и просто разрядить обстановку. – Нам интересен «Хайетт», и не просто на краткий срок, пока не найдется более выгодный контракт, а на долгосрочную перспективу, в которой, смею надеяться, мы найдем общность взглядов.  Не думаю, что тот факт, что у одного из глав сети клиник не бьется сердце, будет таким огромным минусом.
Рейнальд не сдержался, улыбнулся, даже излишне широко, подняв глаза на привычно оживленного Джонатана, позволившего себе даже чуть лишнего в его присутствии, несмотря на негласный уговор стараться не акцентировать внимание на его природе.Человеку, каким был Свифт, наверное, казалось, что в этом есть доля стеснения, как будто Рэйвен и те вампиры, что стоят в компании у него за плечом, стыдятся собственного естества, но у Рейнальда никогда не было желания объяснять истину, рассказывать, что причина совсем в другом. Едва ли тому вообще можно это объяснить, когда и у самого не хватает слов.
- В каком-то смысле это даже лишний плюс. Я точно внезапно не умру от инфаркта в случае чего, и Джонатану не придется спешно искать финансиста, а Вам заново вводить в курс контрактов нового человека, - сказал Рейнальд, переведя взгляд на Джоанну. - А если отставить шутки, то если у Вас есть вопросы, спрашивайте. То, что может заинтересовать, у Джонатана должно быть с собой.

Бернс сказал – дождаться, когда в окнах на втором этаже, узких, щелеобразных окнах старого перестроенного склада, загорится свет, и потому он терпеливо сидел, то и дело поглядывая на красно-кирпичное здание, терявшее кровяной оттенок по мере того, как темнело все больше, и свет уличных лондонских фонарей высветлял кирпич почти до грязно-бледно-розового, отвратительного поросячьего оттенка. В пирамидах обманчивого света он мешался с мокрым снегом, который не то снег, не то дождь, липкий и холодный, он падал с темного неба на мостовую, где тут же таял под колесами редких автомобилей, что в этот час не спешили заглядывать на задворки некогда рабочего квартала, теперь отданного под приличествующие каждому большому городу офисы и даже склады – там, дальше, по течению старого канала, уже много нет не использовавшегося по назначению, и только викторианские фасады этих самых складов все так же смотрелись в темную грязную воду. Время тянулось медленно, и Рейнальд поймал себя на мысли, что считает невольно, сколько раз успели проскрипеть по лобовому стеклу щетки, очищая налипающий мокрый снег, тут же превращавшийся в воду. Окна по-прежнему были темны, и медленно, постепенно внушенное самому себе спокойствие вопреки его нелюбви к ожиданию начало замещаться раздражением и подозрением, что Уильям Керрингтон, несмотря на весь наглый апломб своего посыльного так и не решится встретиться и выслушать претензию Регенского Совета. Возможно, ему даже не стоило тратить на них свое время, а просто уехать и вернуться завтра в Реген и сказать Юлиану, что крысы забились в канализацию, не пожелав выходить – но врожденное упрямство не позволяло завести мотор и, крутанув руль, оставить старый склад в одиночестве. Это была игра терпения и нервов, и проиграть ее – значило просто сбежать. Сдаться.
Блуждающий по салону взгляд наткнулся на бумаги, неприкаянно лежавшие на пассажирском сидении со вчерашнего вечера, Рейнальд сначала не понял, забыл ли их Джонатан или этого его экземпляры, и потому пришлось взять и перелистать исписанные аккуратным мелким – женским – почерком страницы статистических выкладок и цветастые рекламные проспекты «Хайетт», на одном из которых остался глянцевитый продавленный след от ручки – номер мобильного телефона с лаконичной подписью Joanna Iden, как будто он мог забыть. Эта фамилия до странного ей не подходила, как будто имя и фамилия были отдельно, и это была причина, по которой он бы никогда не забыл это сочетание. Вспомнились вчерашние несдержанно-воодушевленные восторги Джонатана, заставившие криво улыбнуться еще раз, когда взгляд натолкнулся на фотографии высшего управляющего звена, среди серости и однотипности которых ее ярко-рыжие волосы были глотком цвета и воздуха, как вчера он так же усмехнулся, скептически, с сомнением, не сказав ни слова о том, что ей, кажется, он совсем не понравился. Что он ее, кажется, даже напугал. Это не удивляло, это не рождало внутри ничего, кроме безразличия – за столько лет Рейнальд к этому привык настолько, что было бы смешно придавать значение рядовому случаю. Хотя к ее чести, виду она совсем не подала, и в тот вечер ему казалось, что расположенность Джоанны и ее открытость были искренними.
Был отличный повод изучить получше будущего партнера, но кода Рейнальд уже углубился в чтение одного из проспектов, желтоватый отблеск лег на гладкую глянцевую бумагу, и он резко поднял голову, увидев три горящих в темноте окна на складе – пора. Вынув ключ зажигания и закрыв машину, он вышел под мокрый снег, в тот самый момент, когда из разбавленной светом темноты показалась знакомая фигура Бернса, что заставило его скривиться недовольно.
- В чем дело?
- Садись в машину, Хейес, и поехали. Планы изменились.

- Любите заставлять ждать себя, - это был не вопрос, утверждение. – И к чему такие сложности, Уильям? Решил произвести впечатление? – Рейнальд окинул взглядом полутемную комнату, чья излишняя, неприлично-вычурная роскошь даже в приглушенном свете была хорошо различима. Конечно, нет. Напряженная тишина в ответ только потвердила то, что что-то произошло, что-то, что заставило Керрингтона изменить планы и послать Бернса за ним на Регентский канал, чтобы он приехал сюда, в фешенебельный Челси, но не отказаться от встречи совсем. Рейнальд не шелохнулся до тех пор, пока вампир не повернулся к нему, перестав рассматривать какую-то мелочь в руках, которую отсюда было не разглядеть, и взгляд темных глаз под тяжелыми веками был привычно холоден и едва ли не брезглив, однако вызвал у него на губах только понимающую усмешку.
- Тебе давно не предлагали укоротить язык, Хейес?
- Не хочешь ли ты сказать, что не намерен меня слушать? – Рэйвен сунул руку в карман, и Керрингтон проследил взглядом за этим жестом, замер, словно сомневался в том, за чем именно потянулся собеседник. Отложил блестящую безделушку на стол и вышел вперед, подошел почти вплотную, и в этот момент Рейнальд почувствовал, что за ними наблюдают. Откуда – было не понять, но взгляды на себе он ощущал.
- И что же хочет Юлиан?
- Ты и сам это знаешь, - негромко проговорил Рейнальд, глядя на невыского Керрингтона сверху вниз. – Ему не нравятся эти смерти, Уильям.
- Камараш чем старше, тем сентиментальнее. Скоро совсем перейдет на кровь животных.
- Сарказм неуместен, Уильям, - Рэйвен дернул плечом. – Дело не в сантиментах, а в том, что это опасно, не делай вид, что мне нужно тебе это объяснять.
- Юлиан хочет, чтобы мы перестали быть теми, кто мы есть, - жестко проговорил Керрингтон, отворачиваясь и отходя в сторону, разглядывая какую-то темную картину на стене, Рейнальду незнакомую, старую, ветхую, но, видимо, чем-то для Керрингтона, настоящего английского лорда и лорда города Лондона, ценную, памятную. – Чтобы мы забыли вкус охоты, разучились идти по следу и ели с рук у людей, выбросили, как мусор, века и века маскарада и жизни в тени. Может, кому-то, - он обернулся, смерив его взглядом, и Рейнальд сжал зубы, решив дослушать до конца уже почти прозвучавшую насмешку, - кому-то и нравится такая беззубая жизнь. Но и я, и даже ты еще успел застать время, когда никому в голову не пришло бы требовать то, что требует теперь Юлиан. Скажи, Рейнальд… - он вернулся назад к нему, подошел совсем близко, так, что на щеке он мог чувствовать его дыхание, пока Керрингтон говорил, приблизив лицо к его лицу, - скажи, разве тебе не нравилось? Не нравится? И совсем не хочется иногда выследить по запаху какую-нибудь красивую женщину в самом расцвете лет и… не хочется?
Рейнальд молчал каких-то пару мгновений, смотрел в глаза старого лорда, которому не нужно было его «да» или его «нет» - ответ очевиден и ясен, и «нет» было бы прозрачной смешной ложью, и потому Рейнальд молчал, потому что его вопрос ответа не требовал. Каждый из них хотел бы.
- Ты посылаешь на улицы едва обращенных, Уильям, - сдержанно проговорил Рейнальд, чуть наклонив голову на бок. – Не умеющих совладать с голодом и не умеющих сделать так, чтобы люди не умирали после их неумелой охоты.
- Это неизбежное следствие воспитания, - оскалился Керрингтон. – Тебя растили так же. Или ты забыл?
- Я ничего не забыл, - он начинал злиться, и  ответ вышел злее, чем он хотел.
- Тогда как ты хочешь, чтобы мы растили детей своих детьми ночи, а не жалкой карикатурой на самих себя? – он хочет? Этот вопрос ввел его в замешательство. Рейнальд ничего не хотел, он приехал передать волю Юлиана, и только, и он уже хотел сказать об этом Керрингтону, когда подумал, что тот и так это помнит и знает, и потому вопрос задан ему, и только ему.
- Контролируйте, чтобы не было убийств хотя бы. Учите стирать им память, если собираетесь растить их настоящими… вампирами.
Керрингтон усмехнулся.
- Так чего хочет Юлиан?