Почему-то от окончательного его согласия не стало ни легче, ни радостнее, ни свободнее внутри, где все уже болело и ныло от ощущения нависшей над ним угрозы, навстречу которой Рэй пошел сам, некого винить и некому было бы пенять, если бы брошенная как будто невзначай фраза падшего обрела плоть и кровь и выворачивающей мертвое нутро наизнанку боли, швыряющей душу – или ее остатки? – туда, куда он его только что послал, медленно, но верно, уступая ласковым клещам алкоголя в крови. Горькой теперь на вкус, и слабость визави не прельщала и не рождала в голове игривой опасной идеи: подойти, припасть, снова попробовать, как тогда, в пропитанной ненавистью темноте дома. Все так изменилось за несколько дней… а может, за минуты молчаливого разговора, когда совместное прошлое, которое они разделили невольно, заполнило два опасных метра между ними. Когда-то он многое бы отдал за моменты взаимопонимания с каким-то существом на земле, которое знало то, что он сам знает, которое может повернуть его воспоминания к нему другой стороной, новой невиданной и неведомой ранее гранью, показать в ином свете – не чтобы заставить что-то пересмотреть, а просто потому, что им есть, о чем поговорить друг с другом. Но сейчас Рэйвен не испытывал ничего, кроме сосущей внутри тоскливой пустоты, и все это ощущение сопричастности захотелось изжить как можно быстрее, словно было в том что-то постыдное или было в этом их общем прошлом нечто такое, чему стоит уже упокоиться и не мешать живым идти дальше. В общем-то, так оно и было. Было там это нечто, но вот одно или оно на двоих?..
Рэйвен промолчал, все равно едва ли смысл хоть одного слова или хоть одной фразы в оправдание, защиту или возражение дойдет до падшего сейчас, только кольнула мысль о том, что он сам-то так и не спросил его имени – то, из прошлого, которое он помнил и знал, живо ли оно еще для него в его новой благополучной жизни, пользуется ли он им или вычеркнул навсегда, предпочтя что-то иное? Спрашивать не стал все по той же причине, и бывший карающий, чье имя когда-то было Ассар и так звала его Джанет, был уже где-то далеко от этой пропахшей кровью, табаком и алкоголем с горьким запахом взаимной злости комнаты, смотревшей на далекий мигающий шпиль новой Вавилонской башни под темным, редеющим уже на востоке небом. Все, что ему оставалось, это вывести как можно более разборчивым почерком на обрывке газеты, с которой смотрело чье-то испуганное лицо, казавшееся смутно знаоммым, несколько слов, аккуратно и твердо, будто подписывая договор.

Мэлруа Шэйн, Реджингтон-Стрит, номер дома я не знаю
Его ты должен помнить, он не изменился. Я видел с ним высокого блондина, видимо – сын.
Рейнальд

Точно записка от старого любовника. Эта мысль вызвала на губах только кривую усмешку, но когда Рэйвен обернулся, то падший уже мирно спал, уронив голову на подлокотник дивана. Придавив бумажку пепельницей, он еще раз взглнул на фоторафию на главной странице, всматриваясь в выцветшее лицо, и казалось, что он когда-то держал уже в руках газету с такой же фотографией и тем же заголовком. А может, это всего лишь иллюзия сознания, для которого сегодня было слишком много воспоминаний.

- Совет не станет вмешиваться.
Конечно, Совет не станет. Совет никогда не вмешивается в дела древних, пусть и запятнавших себя преступлением против правил, под которыми сами когда-то подписывались кровью - своей и чужой, холодной и горячей - за которые когда-то давно было порвано немало глоток, немало животов вспорото еще в те времена, когда меч был верным оружием, а не просто красивой игрушкой, безхозно висящей на стене, как вот этот, серебряный, помнящий руку Сеймура еще в те годы.
- Конечно, Совет не станет.
Вот так тебя постепенно и загоняют в угол, и Рэйвен в этот момент больше всего на свете ненавидел мягкость сеймуровых бархатных кресел, высокий потолок его неприлично роскошного поместья, его лощеный ухоженный вид, словно смотрелся в зеркало и видел сейчас себя, разве что волосы у него короче и столько побрякушек Рэйвен на себе никогда не носил, видел, и внутри поднималось удушающее чувство отвращения и брезгливости перед этим светским блеском, страхом испачкать белые манжеты в крови себе подобного, который при желании раздавит весь их Совет по одному щелчку пальцев, потому что сам когда-то его и основал. А теперь эти выкормыши Шэйна боятся поднять руку на взбесившегося бога, который уже однажды показал, что будет с теми, кто посмел бросить хотя бы тень на дорогу, которую он сам себе проложил.
- А что еще ты хотел от меня услышать, Рэйнальд? - Сеймур поднялся из кресла, прошелся пред ним, поигрывая цепочкой старомодных карманных часов, и в какой-то момент Рэйвену захотелось затолкать ему эту цепочку и часы в глотку, лишь заткнулся, лишь бы не начинал свои псевдофилософские рассуждения, от которых сводило челюсти. - Неужели ты думал, что Совет поддержит твою лишенную всякого смысла авантюру? Что Совет согласится дать тебе разрешение на убийство Шэйна, одного из последних Древних?
Рэйвен молчал. Чувство де жа вю преследовало его всегда, когда он приходил к Сеймуру, за помощью, за советом, за деньгами, за кровью, за убежищем - всякий раз были одни и те же пустые мертвые слова, такие же, какими они были тогда, двадцать лет назад, когда Рэйвен выползал обратно на лунный свет, выкарабкивался и поднимался на первую ступеньку лестницы, с вершины которой Шэйн скинул его одним легким толчком, и каждый раз эти слова вызывали в нем приступ холодной злости, потому что в каждом из них он узнавал себя двадцать лет назад, как и во всем, что окружало Сеймура, напоминало о том, чего он лишился, но еще и о том, что он приобрел. Но об этом не стоит говорить члену Совета, не для его ушей эти слова, кажется, серебряная небесная тварь поняла бы его в этому лучше, чем сородич по жажде крови.
- Прости, Рэй, но мы не можем...
- Конечно, вы не можете, - кивнул Рэйвен, слизывая с пальцев еще не до конца  высохшую кровь, стараясь не думать, что это подачка от Сеймура, чтобы только он отвязался и больше не приходил. Не придет. Некуда больше приходить - пропасть между ним и конформизмом Совета, который был согласен молча взирать на ренегата, пусть этот ренегат и был когда-то одним из первых среди них, сегодня раздвинулась еще шире, уродливо обнажив остов былого, истинного единства детей ночи. - Вы и тогда не могли.
- Ты всегда был в нон-конформистом, Рэй, и это всегда многих раздражало, ты и сам это знаешь. Ригор и Адриан...
- Ригор и Адриан трусы. Шэйн будет убивать их, а они и тогда будут покорно смотреть ему в глаза. Так всегда было.
Сеймур промолчал. Рэйвен тоже, хотя что-то еще он хотел ему сказать, какая-то еще мысль крутилась в голове, но поймать ее за хвост он никак не мог, как ни пытался. Упрек? Обвинение? Злой сарказм? Что-то из этого.
Он поднялся из кресла, не сказав ничего, и направился уже к выходу, но голос Сеймура догналу дверей, заставив обернуться.
- Если Шэйн умрет, то пусть будет так. Но участвовать в этом Совет не станет.
Рейнальд только холодно посмотрел на него.

Под ногой скрипнула какая-то консервная банка, и в воздухе, холодно и противном, этот звук напомнил скрежет когтей о металл. В узком переулке, одним концов выходившим на большую мусорную свалку, этот звук улегся далеко не сразу, блуждая вдоль обшарпанных стен скрежещущим эхом. Рейнальд обернулся назад, но за спиной была только темнота и мигали в темноте фары редких машин, проезжающих по прилегающей улице на окраине Регена, тихом краю канализационных крыс и темных пустых переулков, заваленных мусором почти что как в стародавние времена, в годы, которых Рэй сам не видел, но слышал многое. Спустя века такие забытые богом углы города все еще оставались местом для тихой и незаметной охоты на тех, чьей пропажи никто никогда не заметит, ибо кому есть дело до очередного бездомного, чей обескровленный труп спустя пару дней найдут в сухом коллекторе изрядно обглоданным крысами? Кто станет искать виновника, и пускай эта кровь гнила и погана на вкус, голоду не прикажешь уняться только потому, что жертва вшива и от нее несет телом, которое годами не знало прикосновения чистой воды. Пустая кровь дома у Сеймура, где он только ее берет... а после той, похожей на чистый нектар...
На свалке их всегда полно. Помойные крысы, разбирающие горы отходов огромного мегаполиса, их импровизированное сообщество со своей иерархией некоторые умельцы умудрились приспособить под свои нужды, и мусорные короли Регена ходили среди самых больших недоброжелателей вампиров-одиночек, которые в дни наибольшей бескормицы регулярно уменьшали штат добровольных рабочих этих свалок. Совет кивал, но кто станет гоняться за одиночками? А ведь он и сам теперь одиночка. Ни семьи, ни сира, ни былого положения, и он мало чем отличается от того бездомного, который доедает жареную крысу за этой мусорной кучей. Когда же он перестал испытывать отвращение к этому? к ним, к самому себе? Не помнил.
Он огляделся, заметив шебуршение в каменном закутке переулка, который почти врос в помойку слепыми окнами с выбитыми стеклами. Там билось живое тепло, дерганой пульсацией алкоголя и больного много лет сердца. Внутри все свело судорогой, и он шумно втянул пустой воздух, унимая это чувство, когда...
- Измельчал, Рей, измельчал. Неужели тебе не противно?
Если бы у него было бьющееся сердце, оно бы пропустило в этот момент удар, чтобы потом болью взбешенной крови стукнуться в виски, сжимая череп красной гоячей волной. Но ничего такого он почувствовать не мог, и только перевернулось что-то внутри, сжалось в комок, словно приготовившись к удару и ожидая его каждый момент, каждую секунду, что проходила в молчании, не тронутом дыханием давно уже мертвых существ. Страх и ненависть заплелись в тугую нить, одним концом удерживающую о того, чтобы обернуться, другим концом дергавшую повернуться и посмотреть ему в лицо.
Рэй не шелохнулся, всем своим существом обратившись назад, каждой клеткой тела ощущая за спиной черный массивный силуэт.
- Чего ты хочешь?
Тот, второй, только тихо рассмеялся, и кулаки непроизвольно сжались в карманах пальто. Этот смех... его так боялись поколения. Он не было исключением, и сейчас стало страшно вдруг, холодная и липкая волна страха накрыла его с головой - от мысли о том, что сейчас он задаст свой вопрос, от мысли о том, что Рэйвен, как и тогда, не сможет ответить "нет". Не решится. Не решится посмотреть в лицо смерти и перешагнуть черту, за которой только боль и отчаяние. И от мысли, что Шэйн устроит ему это прямо здесь, на земле.
Рэйвен обернулся и понял, что бывший сир стоит намного ближе, чем он тог ожидал. Почти вплотную, но в полутора метрах, которые каждый мнит неприкосновенными, однако он не питал иллюзий, что этот призрачный барьер его удержит, ибо Шэйн улыбался, глядя ему в лицо.
- Плохо выглядишь, Рейнальд.
- Пришел дать мне совет, как мне за собой следить? - процедил Рэйвен, борясь с желанием сделать пару шагов назад, но Шэйн его опередил - подошел на расстояние вытянутой руки, и все, что он мог, это завороженно наблюдать за тем, как тот снимает с одной руки перчатку.
- Нет. Напомнить тебе твое место, дитя мое.
Он не успел заметить, как оказался прижатым спиной к безразличной твердости стены дома, но удар затылком даже не заметил - осталась только боль, для которой подходящих слов не находилось, и тщетные попытки разжать его пальцы, только для того, чтобы не закричать.
- Пусти... - не выдержал. Полустон слетел с губ незаметно для него самого, когда Рэйвен бессильно сполз по стене, прижимая ладонь к горевшей огнем шее, чувствуя все тело так, словно кости внутри были расплавлены этим прикосновением. Он слышал шелест ткани - это Шэйн присел рядом с ним.
- Надо было раздавить тебя еще тогда, - несмотря на содержания, он сказал это так ласково, будто убаюкивая родное дитя, и Рэйвен сжал зубы от удушающей злости, ненависти...если бы не эта боль... Он дернулся, отдергивая голову, когда старый вампир провел сухой и жесткой рукой по волосам, заправляя прядь ему за ухо, и его передернуло от отвращения. - Но... я понадеялся, что ты одумаешься, вернешься в итоге ко мне. Ведь это я тебя создал, помнишь?
- Прекрасно, я так не люблю быть предсказуемым, - усмехнулся Рэйвен, сплевывая кровь - губу он себе прокусил почти насквозь. - Знаешь что? Катись в Ад, Шэйн.
Он молчал какое-то время.
- Посмотри на меня. Я сказал, посмотри!
Даже спустя столько лет, он все еще мог ему приказывать. Рэйвен ненавидяще уставился ему в лицо, изборожденное морщинами, с потухшими серыми глазами, в которых сейчас была только насмешка над непослушным ребенком, который решился идти против своего создателя.
- Ты сдохнешь, Шэйн.
- И кто же меня убьет? Твой новый пернатый друг? О, поверь, я совсем не против с ним встретиться, когда я превращу его уютную жизнь в ад, из которого он сбежал, - он вытащил из кармана что-то. Монета. - Знаешь, из чего она? Верно, ты все верно понял, мой мальчик. Серебро. Что, если заставить тебя ее проглотить прямо сейчас? Достаточная расплата за предательство?
Рейнальд впился глазами в безобидный светлый кругляш, который Шэйн держал кончиками пальцев в руке, все еще защищенной выделанной черной кожей.
- Или может, просто пристрелить тебя, как бешеную собаку? - он схватил его за волосы, запрокинув назад голову с силой, от которой закружилась голова, и через мгновение Рэй почувствовал холодное прикосновение металла на лбу. - Что выберешь?
На какой-то момент внутри не осталось ничего, кроме ожидания выстрела, который оборвет мир, и небо в просвете домов рухнет ему на голову. Это длилось пару мгновений, пока Рэйвен не рассмотрел гравировку пистолета, узнав в нем оружие двадцатилетней давности, и что-то оборвалось внутри, вырвало из оцепенения. Он сам не понял, как вывернулся их хватки Шэйна, как оттолкнул его от себя на замусоренный битый асфальт. Выстрел прозвучал над головой, он даже почувствовал, как серебряная пуля просвистела в каких-то сантиметрах от лица, а дальше все вокруг превратилось в карусель: прыгнула в сторону серая мусорная урна, с грохотом падая за спиной под ругань Шэйна, мелькнул выцветший рекламный баннер и старая граффити-надпись на кирпичной стене, скрылась за краем зрения. Все тело ломило непроходящей болью, но он бежал, преодолевая эту боль, какой давно не помнил, какой, может, никогда и не знал.
Последнее, что он помнил - это яркий свет фонарного столба и визг тормозов, после чего был удар и еще один после краткого мига невесомости.  Рейнальд подтянул к себе руки, выдыхая несогретый воздух, и перед глазами был только блестящий мокрый асфальт и капли его же крови в жидком уличном освещении. Он слышал шаги, стук  каблуков по асфальту...длинная и черная тень, которая легла поперек белой дорожной полосы, которая начала расплываться - сознание ускользало прочь, и Рэйвен чуствовал, что в его теле что-то сломано, а может, и не только в теле. Но не было сил пошевелиться, тяжелое оцепение и растерянность, предвещающие обморок и забытье, перехватили горло, так, что он даже не смог ничего выдавить из себя в ответ, когда кто-то тронул его за плечо, спросил:
- Вы... Вы... простите... я сейчас, сейчас вызову скорую... подождите! - обеспокоенный, сбивчивый, почти напуганный голос. Женский. Внутри что-то восстало против этих слов, и Рейнальд нашел в себе силы приподняться на руке, оторвать голову от асфальта и посмотреть на нее - но не увидел ничего, только пятно в ореле света фар.
- Нет. Не надо. Ничего не надо.
Пожалуйста.
Но разве кто-то послушал бы его?.. Она потом что-то говорила ему, присев рядом на корточки, заглядывала в лицо и даже не побрезговала придержать руку, которую обнимала настойчивая тяжелая боль, какая бывает, когда внутри переломаны кости, но у Рэйвена не было сил обращать на нее внимание. Он искал взглядом в темноте высокую фигуру в дорогом костюме, прислушивался к каждому шороху и вздрагивал, когда ветер гнал по пустой улице обрывки газет, мусор или нагибал ветки деревьев - но ее не было нигде. Рэйвен молчал все это время,

Отредактировано Raynald Hayes (13th Jul 2014 04:05 am)

У мужчины был скрипучий, резкий голос, который в странной для полицейского участка тишине звучал непривычно громко, а может, ему просто это казалось – из-за боли, из-за усталости, из-за жажды, которая привычно обостряет восприятие мира, наполненного запахами и звуками.
- Имя, фамилия…
Видимо, он то ли слишком долго соображал – забыл, кто он и где он из-за этого состояния выпотрошенности, опустошенности и чувства голода, грызущего внутри, в переломанных ребрах у потяжелевшего мертвого сердца? – то ли полицейские здесь слишком нетерпеливые и нервные, что, в общем-то, его совсем не удивляло, ибо мало кто обрадуется голодному вампиру там, где так сладко пахнет свежей кровью какой-то драчливой шушеры, вытирающей теперь в обезьяннике разбитые носы и губы. Грубый тычок вывел его из оцепенения, и Рэйвен, наконец, взглянул на обладателя мерзкого голоса и не менее мерзкой рожи. Недопесок. Эта волчья вонь часто обращающегося оборотня заполнила тесное помещение, и он, видимо, смекнул, что Рейнальд обо всем догадался – оскалился, показывая ряд ровных и крепких желтоватых зубов.
- Имя, фамилия, упырь.
- Рейнальд Хейес, - процедил Рэйвен, даже не шелохнувшись, потому что шевелиться было откровенно больно – разодранный в кровь при падении бок не намеревался заживать и затягиваться, но это еще пол беды, если бы не ребра и не вывернутая под странным углом рука, которую связывала от сустава ноющая немота, он даже нашел бы силы огрызнуться на полицейского. Но он промолчал, устало  откинувшись на спинку косоногого стула, рассматривая убогое помещение с одинокой подрагивающей лампой, пока оборотень копался в компьютере в базе данных, видимо, отыскивая его имя и фамилию в списках ОКПУ, стараясь отвлечься от мыслей о… Рейнальд зажмурился, сжав зубы почти до скрежета, который можно было даже услышать в тишине, пищавшей расстроенной полицейской рацией, вяло и сонно бубнившей последние сводки, и вхлипывавшей почему-то сдавленным женским голосом, который что-то сбивчиво объяснял сквозь подступающие рыдания. Рэй тяжело обернулся назад, отыскивая глазами источник этого чужого и постороннего звука, который не заметил в тот момент, когда его сюда втащили, цепко держа на вывернутую руку, и картинка перед глазами смазывалась в пятно и звуки меркли все, кроме самых близких и громких. Женщина действительно плакала, прижимая к лицу уже мокрый насквозь платок, сжавшись на стуле в комок, не то от страха, не то от чего-то еще… хорошо одетая для такой дыры, даже слишком хорошо, она подняла вдруг голову, видимо, почувствовав на себе его взгляд, но Рэйвен ничего не упел рассмотреть в ее лице, кроме того, что у нее невероятно белая чистая кожа, будто она одна из них. Если бы не слезы… женщина почти сразу отвела взгляд, и Рэй криво улыбнулся, уголком губ – еще бы, сейчас он явно не то зрелище, на которое приятно смотреть.
- Стэн, там в холодильнике еще есть пакеты, - все еще уткнувшись в монитор, оборотень ткнул указательным пальцем себе за спину, через плечо, но вместо радости и хоть какого-то оживления от мысли о том, что сейчас это жжение внутри хоть немного уляжется, Рэйвен почувствовал только раздражение. – Давно ж не жрал, небось, а, кровосос?
Рэйвен не ответил, молча приняв из рук второго полицейского пакет с темной, почти черной жидкостью, в которой не осталось даже запаха – пустая, как вода. Наверное, он настолько плохо выглядит, раз даже оборотень заметил и сделал выводы о том, что он давно не пил живой крови, а между тем прикасаться к холодной, совершенно безвкусной жиже, в которой не осталось и следа человеческого тепла и той силы, что несет это тепло, не хотелось – и он так и ссутулился на стуле, отрешенно разглядывая пакет с белой биркой и штампом государственного донорского союза поверх даты. Больше трех месяцев. Она была горькой, как вода пустыни, маслянистой и не приносящей ничего, кроме еще большей жажды, и Рэйвен прикрыл глаза, не в силах больше пить это, положил пакет на стол.
- Звиняй, упырь, меню сегодня скудное, для гурманов столов не держим… Рейнальд Хейес… - Рэйвен поднял голову, напряженно следя за тем, как тот внимательно и даже как-то заинтересованно вглядывается в его досье на экране монитора – он даже почти мог прочитать текст, отражающийся белым квадратом в темных волчьих глазах. Ехидная улыбка быстро сползла с лица оборотня, он коротко глянул на двух полицейских, которые и привезли его сюда, и пришел черед Рэйвена тихо ухмыляться, глядя на их вытянувшиеся рожи.
- Просто дайте мне уйти, - хрипло проговорил Рейнальд, вцепившись взглядом в лицо оборотня, он искал в себе остатки сил для того, чтобы найти в этой пустой тупой башке одно единственное, то самое, что заставит его просто подписать протокол и выпустить его в ночь, которая уже красилась сероватым отблеском дня. Глаза в глаза, и мир вокруг них двоих поплыл, Рэйвен что-то говорил, мягко, вкрадчиво, стараясь убрать из голоса любую резкость, для того, чтобы слова лились стройным песенным потоком, убаюкивающим, легким… зачаровывающим… гипнотизирующим…
- Стэн, оформи, - оборотень, чье имя, как оказалось, было Роджер, протянул напарнику листок, исписанный какими-то буквами, что было совсем неважно. Скоро он снова исчезнет, намного раньше, чем эти трое поймут, что именно произошло – и будут молчать, боясь и опасаясь взыскания за то, что упустили вампира с уровнем опасности М, что просто дали ему себя одурачить и уйти из-под носа у полиции, которая обязана была сдать его прямо в нежные объятья ОКПУ. Нет, он точно знал, что они будут молчать и трястись от страха за свои две полосочки. Пока полицеские возились, он снова отыскал глазами женщину, которая уже успокоилась и теперь рассматривала свои колени и аккуратные ногти, пока полицейский с невидимым отсюда лицом что-то говорил ей, отчитывал, и Рэйвен заметил желтоватую карточку водительских прав на столе между ними, и что-то в этой карточке, в том, как сидела, опустив плечи женщина, подсказало, что она ушла из рук владелицы. Она снова подняла голову, на этот раз смотрела дольше, Рэйвен чувствовал, как она разглядывает ободранное лицо, спутанные волосы, вымазанные в крови, посеревшую от голода кожу – и в итоге он сам отвернулся. Пора было уходить.

Угасающая ночь встретила предрассветным холодным ветром и жидким слабым светом, который казался грязным и выцветшим, и дома и машины, погруженные в него, купающиеся в нем, теряли свои очертания. Рэйвен нашарил в кармане чудом уцелевшие сигареты, но следом разочарованно вывернул наизнанку правый – зажигалки не оказалось на привычном месте, а между тем курить хотелось отчаянно, как только можно желать этой человеческой слабости в посмертьи, где остается, казалось бы, всего лишь одна неудовлетворенная потребность.
- Тоже плохой денек выдался?
Рейнальд вздрогнул, обернувшись, но почему-то совсем не удивился тому, что это была та самая женщина из участка, с которой они дважды пересеклись взглядами. Он кивнул, и горячий дым в легких чуть отвлек внимание от беснующейся пустоты и напряжения мертвой крови, которая требовала глотка жизни. Она, казалось, хотела что-то сказать, и Рейнальд искоса разглядывал ее: волосы, собранные в строгий деловой узел на затылке, черная узкая юбка и узкий пиджак с пятном белой блузки на груди, женщина словно из другого времени, и она снова подняла голову в уже привычной ему манере, внимательно посмотрела, даже как будто оценивающе.
- Вы умеете водить машину?
- Что?
- Машину. Меня лишили прав… только что. А уже поздно, и я… - она запнулась, снова пихнув сигарету в зубы, смутившись от того, о чем собиралась просить.
- Вы каждого встречного вампира просите о таком одолжении? – она была странной. Сейчас только дурак не догадается о его природе, Рэйвен даже боялся посмотреть на себя в зеркало, зная, что увидит так себя лет на тридцать старше того возраста, в котором привычная старая жизнь оборвалась навсегда, осунувшимся и высохшим полутрупом, с синими полосками проступивших на шее вен. Едва не падающим с ног мертвецом, балансирующем на грани голодной потери контроля над собой, а рядом она – живая и здоровая, в самом расцвете сил…  - Идите, вызовите такси, я не нанимаюсь водителем…
Идите, пока я не…
- А Вы?
От этого вопроса внутри поднялась злость, раздражение на это назойливое неуместное участие человека к исчадию ночи, которого принято бояться и ненавидеть и гнать как можно дальше от себя, потому что между вампиром и человеком нет и не может быть ничего, кроме постоянного притяжения и обратного отторжения. Эта глупышка… она что же, решила вспомнить сказку о добром самарянине, призревшем того, кого оставил мир и все, к кому он был привязан в мире, принять на себя роль спасителя, чье непроросшее зерно сидит в каждом потомке Адама и евы со времен, как Сын Божий ходил по земле и взывал к милосердию? Смешно. Таким, как они, не нужно человеческое милосердие.
- Иди домой, - бросил Рэйвен, кинув окурок куда-то в отступающую темноту, которой скоро останется совсем мало, и дневной свет уничтожит то последнее, что держало его на плаву. – Иди, слышала?
- Я дам свою кровь.
Он уже собирался уйти. Уже отвернулся и сделал первый шаг, когда странная женщина сказала ему вдогонку это, как последний аргумент в непонятном споре, как последний довод… к чему? Зачем это все? К чему эта странная игра, он мог бы убить и выпить ее прямо здесь и сейчас, даже не спрашивая разрешения, к чему этот просящий почти что взгляд, который она пытается спрятать за строгостью, чего вообще здесь просить? Столько вопросов разом, и все без ответа, а она все стояла и ждала и совсем не спешила объяснять причину такой внезапной жертвенности, готовности разделить свою кровь с первым попавшимся голодным вампиром, который может не отпустить живой. Ведь так тонка эта грань, которую нельзя переходить, и тем не менее, сколько раз они переходили ее, несмотря на все запреты? Ведь так велико искушение, особенно, когда предлагают, на, бери, только окажи сперва маленькую услугу, совсем маленькую…
- И куда ехать?

Горячая, обжигающе горячая вода текла по руке, бледно красная на ярко-белом до того, что приходилось щуриться – в ванной у этой Амелии все было ослепительно белым, и только пол казался выхваченной из пустоты дырой, брошенной ему под ноги. Рейнальд прикрыл глаза, положив голову на здоровую руку, слушая шум воды в трубах и приглушенный шум машин, который долетал сюда через распахнутую балконную дверь вместе со свежестью промозглого зимнего утра, которое, как казалось, принесет первый в этом году робкий снег, который тут же растает. Он слышал шелестящие по паркету легкие шаги, но не поднял головы даже тогда, когда она встала в дверях, заглянула внутрь и замерла в ожидании, словно намеревалась проверить, все ли с ним в порядке – и оно так и было, все  в его развороченном теле, измотанном встречей с ненавистным бывшим сиром  и ударом об асфальт, который спас ему в конечном счете жизнь, вставало на свои места, зарастало после нескольких глотков ее сладкой, умопомрачительно сладкой крови, и этот вкус еще жил на языке, в горле, внутри растекался теплой волной, обнимающей сломанные кости. Рейнальд сдавленно выдохнул, когда ребра скрутило болью, сжал пальцами скользкий край раковины, но кровь, его собственная кровь, уже ушла, ее уже унесла вода, и потому чистота эта осталась почти нетронутой.
- Эй? Все в порядке? – она все-таки спросила, а Рэйвен только криво усмехнулся, покачав головой. Как объяснишь это состояние, похожее на глоток воды после дней и ночей, проведенных в абсолютно сухой пустыни наедине с песком, который засыпается в высохшее потрескавшееся нутро… как расскажешь о том, что чувствует человек, глотнуший воздуха в самый последний момент перед тем, как плотная тьма духоты и тесноты до конца затянула удавку на шее… он никогда не знал, что чувствуют наркоманы после долгой и изматывающей ломки, если она видела, то могла бы понять, если бы переживала, то могла бы осознать, все ли с ним в порядке. Но только ему казалось, что все это меркнет в сравнении с ощущением, что угасающая жизнь сова наполняет тебя изнутри. Только воскрешенный мог бы понять, или тот, кто стоял на пороге смерти.
- Все в порядке, - хрипло проговорил Рэйвен, таким тоном, в котором явственно читалось «отстань, уйти, оставь меня в покое, я сейчас просто заберу вещи и уйду», и кажется, она это поняла – ушла, оставив его наедине с текущей водой. Рейнальд поднялся, чтобы глянуть на себя в зеркало – следы голода ушли, ни следа этой ночи, которая едва не стоила жизни.
Закрыв воду, он вышел из ванной и прошел в коридор, где недавно совсем едва не упал бессильно, хватаясь окровавленной рукой за дверной косяк – вот и след его ладони на светлой краске, и грязное пальто на полу, которое он скинул тут же, уже плохо понимая, что происходит, потому что утренний луч всю дорогу светил в лицо. Переспектива снова оказаться там, на свету, не радовала, но находиться тут…
- Куда ты?
Он хотел уйти тихо, словно подозревал, что она попытается удержать. Рэйвен обернулся, глядя прямо на нее, Амелия, Амели, так она представилась, потом поправившись зачем-то, хотя он вообще не собирался к ней обращаться, не собирался выяснять, зачем она притащила его сюда, поделилась кровью и теперь проявляет заботу, словно они только что переспали, как подростки после первого знакомства.
- Ухожу, не видишь?
- Там же день и солнце, как ты…
- Как-нибудь.
- Ты можешь остаться здесь до вечера.
Он не удивился. С самого начала, когда она только подошла к нему в полутемном переулке рядом с полицейским участком, Рейнальд как будто знал, что все этим и кончится – среди людей иногда попадались такие, любопытные ко всему таинственному и чужому, что окружает нелюдей, таких непонятных и таких посторонних, среди них бывали такие женщины, которые находили что-то особенное в том, чтобы иметь такую опасную игрушку и играть с ней в игры на грани фола… дуры, авантюристки, натуры, замученные серой обыденностью, их не счесть, но в итоге все всегда одно, все всегда заканчивалось печально. Рэйвен замер, внимательно рассматривая ее, взгляд скользнул по смазанному йодом аккуратному надрезу на плече, прикрытом светлыми волосами…
- Тебе что, понравилось? – он улыбнулся, оскалившись, напомнив ей тем самым, что это гораздо больнее и гораздо менее приятно. – Не предлагай больше, чем можешь дать.
Она не смутилась даже, глядя в ответ как-то строго, и так же строго ответив, но ее ответу он совсем не поверил – просто не хочет, чтобы он жарился на холодном солнце, в холодном зимнем свете… да он ей что, ребенок? Муж? Собственность?
- Ты всем попавшимся на пути вампирам предлагаешь кровь, потом приют, а потом… - Рэй замолчал, снова усмехнувшись, но ее строгий вид заставил почему-то дрогнуть. Стоило представить себя, все еще не до конца оправившегося от этой ночи, на улице среди людей, днем, подумать о Шэйне, который, быть может, не остановится на достигнутом и не утешится просто тем, что напугал его серебряной монетой, при воспоминании о которой нутро свело судорогой. Он отвернулся на мгновение, затем посмотрел на нее снова. – Что с тобой не так? Чего ты хочешь? Зачем тебе это надо?
- Я так понимаю, ты согласен, - Рэйвен ничего не успел ответить, он был ошарашен – когда она просто взяла его за рукав и вернула в комнату.

В кофе она насыпала целых четыре ложки сахара и долго крутила маленькую чашку, будто не решаясь пить в его присутствии то, что никак не могла предложить гостю. В кухне, где плотные занавески не пропускали света утра, ее руки казались очень белыми, почти как чашка с кофе.
- Меня не оскорбляет, когда люди едят и пьют в моем присутствии, - сказал Рэйвен, положив локти на стол и глядя ей в лицо. За маленьким столом помещались только они вдвоем, из чего он сделал вывод, что живет она одна – вещи ее бывшего, как Амелия объяснила, пахли выстиранной свежестью, но зачем она хранила этот свитер и черные джинсы, Рэйвен не стал спрашивать. С неудовольствием для себя пришлось отметить, что это ощущение чистоты, уже почти забытое, приятно, как и ощущение горячей воды на коже, на лице. Она пила кофе медленно, совершенно не смущаясь под его изучающим взглядом, странная женщина, что-то очень далекое от Джанет было в ней, хотя они не были ни капли похожи, хотя Амелия явно была старше тех лет, когда Джен приняла обращение, но эта манера делать и ничего не объяснять – она роднила их. Именно она.
-У меня был друг, вампир, - наконец, она нарушила затянувшееся молчание. – Нет, не этот… другой… - Амелия бросила короткий взгляд на свитер, который сама ему дала, после того, как выбросила выношенную в хлам рубашку. – Мы с ним тоже случайно познакомились. Да, я давала ему свою кровь добровольно, но не сразу начала… он даже отказывался…  - по ее губам пробежала тень улыбки, но в улыбке была грусть. Рэйвен не решился прерывать ее каким-либо едким замечанием, отыскивая в себе что-то, что отзывалось на ее эмоции приглушенным эхом – он, наверное, мог бы это понять, эту тоску. – А потом он пропал. Недавно, где-то полгода назад. Просто исчез, и я не знаю, куда…
- Ты хочешь помощи в его поиске?
Амелия кивнула.
- Почему ты не пошла в полицию? В ОКПУ? Я просто сторонний вампир, наивно думать, что…
- Я не могу пойти в органы, он сам не самый законопослушный,  - перебила Амелия, нетерпеливо, будто хотела закончить с этим поскорее. – Они его найдут и посадят. На него написала заявление какая-то… ты понимаешь.
Он понимал.
- И вот это все – ради этого?
Она помолчала, внимательно глядя ему в глаза, впервые за долгое время смертная женщина так открыто смотрела на него, не пыталась отвести взгляд или спрятать его.
- И ради этого тоже. Но… если хочешь, можешь думать, что все это напомнило мне о нем. Он тогда тоже у меня долго прятался от каких-то ублюдков. Я знаю, вы умеете. Вампиру проще найти вампира.
- Это не совсем так, - мягко сказал Рэйвен, и она неожиданно кивнула.
- Я знаю. И все же, у тебя больше шансов. Если конечно, ты захочешь помочь. Я могу стать…
- Не надо мне от тебя ничего, - теперь пришла его очередь перебивать. Кажется, он отказывался впервые в жизни… или нет? … Ты же просто животное… Тогда он тоже отказался от сладкого дара, самого сладкого, какой когда-либо доводилось пробовать. Сейчас ему вместо нектара богов предлагали выдержанное вино, и все-таки предлагали. Добровольно. А он… - Прибереги кровь для своего друга. Или для себя.
- Ты из-за него выпила? И села за руль?
Странно, но она очень долго молчала, хотя казалось бы, такой легкий вопрос, а когда заговорила, то Рэйвен услышал совсем не то, что ожидал.
- Нет. Сегодня мне на работу позвонили из одной клиники. ВИЧ. В активной фазе. Кто знает, может, из-за этого я скоро слягу и умру, - она коснулась пореза на плече, снова улыбнувшись – безысходности. – Мне было… я и напилась. Малодушно подумала, что, может, словлю столб или грузовик на шоссе, но ничего. Никого. Мой ангел хранитель имеет очень скверное чувство юмора.
Сзади что-то тикнуло. Четыре утра.

- Что же, совсем ничем?
Рэйвен косо глянул на нее – лекция о том, как и чем живут на этом свете вампиры, начинала ему надоедать, в конце концов, времена, когда они были истинными детьми ночи, тайной и загадкой, теперь уже почти разгаданной, ушли безвозвратно в прошлое, оставив некоторым ретроградам только горькое сожаление об этой утрате, это больше не было какой-то запретной истиной, которую все пытаются скрыть, и запросто можно залезть в книги, в интернет, куда угодно, чтобы узнать и утолить любопытство. Он стряхнул пепел прямо вниз, где в новых сумерках гасла дневная жизнь Парк Дистрикта, тихого уголка огромного мегаполиса, где ночью не звучат выстрелы, где в темноте можно не бояться нападения вора, насильника или кого-то из их братии, до сих пор считающей охоту привилегией, а не постыдным занятием для маргиналов, помолчал, снова закурив.
- Тебе что, твой друг ничего не рассказывал? Или не интересовалась? – ответов дожидаться было бессмысленно, ее живой интерес к его природе, его жизни и его привычках как вампира казался просто праздным любопытством и поводом завязать разговор после того, как утренний так плохо и так неудачно оборвался на ее болезни, от которого люди еще не придумали лекарства. – Нет, вообще ничем.  Как может мертвая плоть чем-то болеть, сама-то подумай.
Амелия промолчала, задумавшись, она смотрела куда-то вниз, на подсвеченные старомодными желтыми фонарями деревья в парке, на витую ограду на той стороне улицы. Рэйвен не прерывал этого молчания, он вообще за весь день, кажется, ни разу не заговорил с ней сам, помимо того, что проснулся только под вечер, с самого рассвета проспав на ее диване до того момента, когда солнце начнет клониться к закату, и холодный декабрьский вечер окутают густые тени, чтобы можно было выйти на выдержанный в таком же потертом старом стиле балкон ее квартиры. Боль, засевшая в теле, наконец, ослабла и ушла совсем, вместе с накопленной усталостью, и она еще удивилась тому, что вампирам вообще нужен сон, отдых, что они могут чувствовать усталость и чувство, словно они грузили уголь на баржах… что есть еще что-то человеческое и понятное в их послежизни. Видимо, тот друг ей действительно мало рассказывал, а она почему-то не спрашивала.
- А если обратить больного человека? Болезнь, выходит, уйдет совсем? Смертельно больного?
- Что уже мертво, умереть не может, - безразлично ответил Рэйвен, отмахнувшись от этих слов и оставив ее саму додумывать детали. Умная же девочка,  сама сказала, что финансист, наверняка сложит два и два, прийдя ко всем ответам, которых зачем-то ищет… взгляд зацепился на мигающий красным светом далекий шпиль Скай-Тауэра, отсюда было видно только красный огонек на вертолетной площадке небоскреба, словно сигнальный огонь, будешь искать в переходах лабиринта Регена, ни за что не промахнешься… но мысль вдруг вернулась назад к сказанному – утром и сейчас, он обернулся на нее, ловя серьезный взгляд, прямой и открытый, в котором даже читать особо ничего не нужно было.
- Это тебе для этого твой знакомый нужен? – напряжение в голосе возникло само собой. Он никогда не любил говорить на эти темы со смертными, и вообще говорить о таинстве обращения, почти мистическом процессе скольжения по тонкой грани между жизнью и смертью. Словно было в том что-то постыдное – просвещать людей относительно того, как приходят во мрак, в темноту подворотен или роскошных мрачных комнат. Как повезет. – Могла бы сразу сказать. Хотя надо было догадаться самому…
- Осуждаешь?
Мог ли он? Рэйвен посмотрел на нее еще раз – наверное, в его глазах тогда Шэйн увидел такой же страх неизвестности. Страх смерти, которая уже держала рукой за горло, рукой, на которой из-под кожи омерзительно торчали десятки, сотни холодных бесстрастных глаз. Ты же боишься смерти? До сих пор внутри что-то скручивает. Такой же страх боли за чертой, а ведь Рейнальд знал тогда, когда лежал на мерзлой земле в разрушенном Суассоне, что его дорога только туда, за ту черту, за которой голые обожженные души стенают и страдают во мраке отчаяния за земные прегрешения… или думал, что знал наверняка. Знает ли она?
- Нет, - коротко ответил, пихнув в зубы еще одну сигарету. – Но советую подумать.
- О чем подумать? Ты знаешь, как умирают от этого? Вот я сейчас стою с тобой тут, на ветру, может, завтра меня схватит простуда - и все.  Представляешь?
- Так не стой, - небрежно бросил Рейнальд, закуривая и не глядя в ее сторону, снова рассматривая далекий красный огонек. В конце концов,  какое ему дело? Они рассчитались друг с другом за все, и только ее просьба найти ей ее друга, будущего возможного сира, связывает тонкой, непрочной нитью их двоих, встретившихся так случайно, и будь Рэйвен хоть немного фаталистом, он бы решил, что все это неспроста. Он так и не сказал ей, что найдет этого вампира,  Уолтера Страйдера, и сам еще не решил, будет ли вообще искать, зная, что тот ей нужен только как старый знакомый, чтобы взять за руку и перевести через эту линию, помочь пересечь черту, за которой не останется страха мучительно умереть и встретиться с неизвестным, откуда на землю нет возврата. Амелия ничего не сказала, и Рэйвен не видел, какими глазами она посмотрела в ответ, прежде, чем уйти в квартиру, то ли случайно, то ли специально хлопнув балконной дверью – в самом деле, словно они уже сто лет знакомы и эта женщина, которую он знает меньше двадцати четырех часов, может чего-то от него требовать: понимания, сочувствия, участия…Рейнальд выдохнул дым, натянув на пальцы рукава свитера. Интересно, тот, падший, тоже чувствовал себя как-то похоже? И пускай несоизмерим масштаб, чувство благодарности, почему-то у них  у всех, нелюдей, как будто исковерканных этим «не», было каким-то неправильным и неверным в корне, будто эти две буквы, эти два звука, меняли в их сути гораздо больше, чем могло бы показаться на первый взгляд, делая недоступными такие простые чувства, как то, что он должен был сейчас… А должен ли? Он даже Шэйну не считал себя должным.
… Рэй…
Сигарета едва не выпала из мигом ослабевших пальцев. Рэйвен думал, что спустя столько лет не узнает ее голос… обещай, что будешь осторожен… но узнал с первых звуков своего имени, которое тихим эхом отозвалось в сознании, и Рейнальд замер, невидящим взглядом вцепившись в красный маячок на высокой башне.
…Рэй… это я…
… я узнал…Странное ощущение неправильности происходящего заскребло внутри, где только-только наступил относительный покой, новым страхом кольнуло сердце – они ведь договорились, что она не станет его искать без крайней нужды, или только если ей будет грозить опасность… что-то случилось?..
… где ты сейчас?...
… в Регене… глупый ответ по сути, не будь он в городе, нашла бы она его так легко? А может, и не легко, за столько лет, кто знает, что стало с ее умением находить сородичей на расстоянии, чем в свое время все они пользовались. Порой даже злоупотребляли. Но только все, кто знал об этом, умерли. Кроме… Летиция, что?..
…Я не могу долго… приходи ко мне… домой к Джанет…
...С тобой и остальными все в порядке?... если бы мысли передавали интонацию, она бы услышала беспокойство в его голосе. Даже спустя столько лет эти остаточные связи не получалось окончательно оставить в прошлом, забыть и выбросить, будто ничего никогда не было, хотя порой казалось, будто это просто бесплодное цепляние за призраки той жизни, в которой было все – а потом ничего не стало. Ни у него, ни у нее. У них обоих… не молчи…
…да, просто с тобой кое-кто хочет переговорить, он утверждает, что это важно…что это касается Шэйна…
… я приду…  через пару часов… маячок на башне продолжал мерцать на фоне сизого неба.

Охранник на входе в "Хэлерс" долго смотрел на него в упор, это не было ничем удивительным - оборотень, который за несколько метров, наверное, почуял в нем вампира, совсем не стремился пропускать внутрь здания каждого, что приходит с улицы и заявляет, будто ему нужен Кристиан Луин. Охрана Ассара еще долго возилась у себя и что-то выясняла, а он стоял, прислонившись спиной к стене, то вяло наблюдая за их мельтешением и суетой,будто не беглый вампир пришел, а сам принц Уэльский заявился на чай, то вспоминая и перебирая заново слова Летиции, сказанные сегодня утром перед рассветом, в старом доме, который он не видел с тех самых пор, как умерла Джанет.
- Сказали тебя пустить. Но смотри, устроишь что-нибудь... - охранник открыл перед ним дверь, Рэйвен только усмехнулся в ответ на его недоверчивый взгляд и его подозрительность,впрочем, вполне объяснимую - это же работа цепных псов, охранять своего хозяина и из шкуры вон лезть, чтобы с его головы не упало ни волоса.
У большой темной двери они - он и двое провожатых из числа охраны - остановились, и один из оборотней заглянул внутрь, что-то пробубнил, после чего обернулся к нему.
- Заходи.
Только там, внутри, его, наконец оставили одного, словно тут он точно ничего не мог бы уже натворить, отчасти правда, отчасти ложь, если забыть о том, что он вообще не собирался ничего делать. И говорить ничего не собирался первым, он только молча ждал, рассматривая из резкой тени алькова падшего, который даже не соизволил обернуться, отвернуться от окна, через который жидкий утренний свет проникл безо всякой преграды, делая высокую фигуру ангела размытой и еще более вытянутой, тонкой, почти ломкой. Рейнальд ждал, пока тот то ли собирался с мыслями, то ли выжидал, пока он первым нарушит затянувшееся молчание, безо всякого приветствия, какое полагается между знакомцами. Видимо, сам факт, что ему придется что-то у него просить, был невыносим для его гордости и самомнения, и потому он молчал, предоставив Рэю возможность напомнить о себе, своем присутствии, словно это он пришел к нему за чем-то.