Победитель не поскупился на банкет, на пышное до неприличия празднование собственного успеха, сулившего тяжелые дни каждому нелюдю Регена, рискни он оскалить зубы против нового царя Нового Вавилона меж Небом и Землей. Когда-то так делали римские кесари – одевшись в золото и пурпур, с лавровым венком на голове и в колеснице, запряженной четверкой белых коней, они шествовали улицам вечного города к ожидающему их покорно лишенному всякой власти и значимости Сенату, к колонне Траяна, возносившей над лоскутным одеялом города крылатую богиню победы, а за ним шли, гремя цепями и опустив низко головы, поверженные враги Великого Рима, которых потом перед всеми на площади, раздев донага, заставляли целовать золоченую аквилу. Много раз она видела это, как земные владыки мира демонстрировали свою власть и победы восхищенной многоглазой и многорукой толпе, с восторгом приветствующей их – за двадцать веков ничего не изменилось в мире, а она и не ждала. Есть вещи, которые во все времена остаются неизменными, и здесь и сейчас Уильям Кавендиш не преминул уподобить себя кесарю с лавровым венком победителя, приведя на званый ужин в свою честь живое свидетельство чужого поражения – если и были среди этой напыщенной и довольной публики недовольные его политическим курсом, никто не смел даже поднять взгляд от пола. Видные правозащитники, адвокаты, бизнесмены, что открыто вели дела с нелюдями, она сама со всей своей репутацией … все они выглядели как те рабы, что волочились под палящим римским солнцем по пыльным и запруженным зеваками улицам под свист толпы, кидающей в них объедками и хлебными корками, и так же, как и века назад, больше всего внимания достается именно им, побежденным и униженным – как вон тому, столь же неуместному здесь, как неуместно редкое животное среди городских бродячих собак. Постукивая ногтем по дорогому хрусталю бокала, Махаллат следила за ним в толпе черных и серых спин, сливавшихся в единое безликое нечто, ибо рядом с ним кто посмотрит на человека?
- Пригласили поглумиться, лорд Кавендиш? - лениво проговорила Махаллат, делая глоток вина, но не чувствуя вкуса, хотя вино было тем немногим, что ей действительно нравилось. Ему нравилось, когда она так говорила, старомодно и традиционно обращаясь к нему по титулу и подчеркивая древность рода – Махаллат почти чувствовала, как заходит в такие моменты его самодовольство, заставляя ее тихо улыбаться.
- Ну зачем так грубо, Мод. Разве я не могу просто пригласить на званый ужин самого известного демона Регена?
Демона, которому отчего-то сильно хотелось, чтобы все окружающие знали  о его природе, и эта демонстрация ее удивляла – и интересовала одновременно. За столько лет они все привыкли скрываться за сотнями выношенных личин, сменяющих друг друга по мере того, как сменяются времена и эпохи и ветер перемен начинает дуть в другую сторону, за столько лет она сама не видела ни одного, кто добровольно выставил бы напоказ себя и дал бы смертным увидеть Бездну на дне собственных глаз, в мягкой и снисходительной улыбке разглядеть улыбку Преисподней, ожидающей каждого, кто тянет руку к ее исчадию. Махаллат не ответила ему ничего, но Кавендиш заметил ее взгляд, проследил за ним и взял за локоть, приглашая пройтись.
- Хотите, познакомлю?
- Нет, не стоит, - мягко улыбнулась Махаллат, возвращаясь к недопитому вину. Они способны чувствовать друг друга за мили и запоминать через века – им одним знакомый след различать, выведенный огнем и пеплом в пространстве, личная печать каждого, кого коснулась огненная Бездна, но сейчас молчал пронизанным знаниями сотен и сотен эфир, молчали голоса, подсказывающие сквозь какофонию голосов ответ на немо заданный вопрос. Она нахмурилась, подняла голову и выпрямилась, как заинтригованный незнакомым запахом хищный зверь, высвободила локоть от навязчивой железной хватки Кавендиша, удержавшись от мелкой подлости за такую фамильярность – не хотелось выдавать себя этим жестом, слишком мелочным для герцога Ада, голоса Вельзевула на земле.
- Прошу меня простить, я вынуждена Вас оставить, - она ускользнула в сторону, исчезла за спинами загородивших ее других посетителей, почти что сбежала, как возьмиклассница от настырного ухажера, и только протиснувшись между грузных тел каких-то городских чиновников и банкиров, оживленно обсуждавших котировки и другую чушь, смогла отыскать, кого потеряла. Любопытство вело ее по пути, который Мод Фэрчайд никогда не принимала, отвергая саму возможность того, что она лично будет подходить к кому бы то ни было, проявлять интерес, одаривать драгоценным вниманием, Мод Фэрчайлд позволяла это делать другим, другим оставляла это унизительное удовольствие добиваться ее внимания. Но сейчас был иной случай, и желание рассмотреть диковинку было выше гордости и напускного, вылепленного для людей собственного снисходительно-прохладного образа – ведь ей казалось, что после стольких лет уже никто и ничто неспособно ее по-настоящему удивить.
- Приятно встретить Вас здесь, мистер Мактавиш, - она бесцеремонно ворвалась в середину их разговора, подхватив Эдгара под пухлую банкирскую руку и подхватывая еще один бокал с удачно подвернувшегося подноса в руках официанта, что чинно проплывал мимо. – Пришли проверить, как тратятся Ваши деньги? – она улыбнулась, хищно, и Мактавиш ответил ей сдержанной улыбкой – ей можно было задавать такие провокационные и неудобные вопросы, особенно своим должникам, особенно учитывая, что шлюхам вообще можно не особо следить за своими словами. – Смею Вас заверить, на вино ушло все до пенни – оно действительно восхитительно. А что думает об этом всем Ваш собеседник? – Махаллат, наконец, подняла глаза, и наверное сейчас обсидиановый блеск отразил неяркие лампы полутемного зала, и для того, кто смотрел в ответ, темнота надвинулась ближе, раскрываясь тусклыми красными сполохами. – Не представите, Эдгар?

Отредактировано Mahallath (14th May 2014 08:37 pm)

Она вполне справедливо ожидала узнавания или хотя бы намека на то, что ее маленькое представление, такая бесцеремонная эффектная наглость, которой были взяты когда-то и Рим, и Париж, и Берлин, будет оценена по достоинству. Но ответом было прохладное безразличие, возможно, даже напускное, и Махаллат в иной ситуации почувствовала бы себя оскорбленной таким пренебрежением и отомстила бы, как в легендах за любую мелочь мстят разозленные богини. Но именно что в иной, сейчас Махаллат спустила ему с рук эту досадную неучтивость, ее можно припомнить потом, а сейчас ее занимало любопытство, интерес и даже некоторое удивление от того, что один из ее племени, такое же дитя Бездны, что и она, исторгнутый на поверхность той же бездонной утробой, что и иные, незримо бродящие на этой земле, не признал в ней это исковерканное родство, не почувствовал связующую нить, что была опалена, но не сожжена. Ничто не выдало ее замешательства, мгновенного, мимолетного, только усилившегося от того, что среди мириадов и мириадов ответов не нашелся нужный ей - безграничный эфир, изрезанный и пронизанный нитями накопленных во всех видимых и невидимых мирах знаний, промолчал в этот раз, оказался бесполезен, что бывало так редко, и взращенное сотнями земных лет обычное женское любопытство шевельнулось в ней с новой силой. Если молчит Бездна, значит, придется выяснить все самостоятельно.
- Вы досадуете как будто, - развязно хохотнула Мод, отпивая из бокала, глядя прямо в лицо Кристиану Луину поверх золотистого ободка бокала. - Это что-то меняет разве? Жена или нет... возможно, что я жена Эдгара, но разве в наши дни это играет хоть какое-то значение?
Она снова улыбнулась, обнажая зубы, и глянула на Эдгара, который окончательно стушевался после этих слов - уж ей ли не знать, что пухлый банкир совсем не отказался бы от такого поворота событий, и будь он хоть чем-то интересен и полезен, Махаллат бы подумала о такой возможности. Все чего-то хотят, если кто-то рискнул бы захотеть в своей постели ее вместе со всеми ее легионами, то за достойную плату - почему бы нет? Но в этой разряженной публике только пара человек стоит таких растрат, и только один - действительного ее интереса. Махаллат продолжала улыбаться.
- Нет, мистер Луин, ничья я не жена, - она высвободила руку из-под руки Мактавиша, который быстро исчез куда-то с деланными извинениями - одно движение брови - оставив их наедине. - Если бы была, боюсь, довольно быстро приобрела бы статус черной вдовы. Говорят, со мной нельзя жить.
Она снова улыбнулась, на этот раз краем рта, и лицо в этот момент на какие-то мгновения потеряло притягательные женские черты, словно с него слезла штукатурка и краска, обнажая изъеденный гнилью провал на месте идеально гладкой щеки. Махаллат слышала, как беспокойно завозились люди за ее спиной, охваченные неясной и необъяснимой тревогой, а всего-то в роскошном банкетном зале повеяло холодом и темнотой, в которой никто и не заметил, наверное, четыре рваные тени за спиной высокой женщины в длинном зеленом платье в пол. Никто, кроме одного.
- Вот видите, - Махаллат усмехнулась, залпом допивая вино. Эффект был произведен, оставалось наблюдать за реакцией и делать выводы.

Он смеялся в ответ на увиденное, смеялась в ответ и она, хотя натянутым был этот смех, натужным, почти искусственным, его деланная легкость, быть может, даже легко считается ее собеседником, но только поймет ли тот, чем вызвано это мгновенное замешательство? Махаллат не ожидала увидеть, как в ответ на нее скалится сотканная из эфира окровавленная пасть не смыкающего глаз зверя - их было много таких там, и от царственных чудовищ не оставалось ничего, даже намека, даже следа, только изломанно-измененное подобие того, что в формах видимого мира обретало сходство с земным царем зверей. Но мало кто из них тащил за собой в Бездну осколки прошлой жизни, и не столько из-за страха расстаться с привычным, однажды воспринятым, сколько из-за того, что как раз и не было никакого страха – все, кого она сама знала и видела за все века, прожитые среди вывернутых наизнанку гротескных форм Преисподней и под синим небом, где правит порядок и симметрия, предпочитали стирать свои ангельские личины.
Как бы стыдно ни было ей признаваться в этом себе, на долю секунды Махаллат почти поверила, что фатально ошиблась, приняла истинного и подлинного ангела силы, пребывающего в сокрытии самом безумном из возможных, в этой разряженной толпе, и эта предполагаемая ошибка едва не заставила ее только больше ощетиниться,  выставить наружу лики собственных легионов, чьи голоса в ее груди свели с ума любого, любого бы ангела заставили отступить - я глас пустоты, рука Преисподней на этой земле, и у тебя здесь нет силы. Вовремя она поняла, что это не так, что не вестник Рая перед ней, а такой же опаленный, и такой же темный огонь кипит под его кожей, под лощеным и холеным обликом, который лопнет, как тонкая пленка, если захотеть. Но Махаллат не хотела этого, и не хотела соревноваться с ним в умении сдирать насильно обличья. Теперь стало ясно, что этот бывший карающий просто ее испугался, и эта мысль вызвала в ней и веселье, и новый всплеск неподдельного интереса.
Бывший ангел силы, щерящийся на герцога Ада, и при этом бережно носящий свое прошлое ангельское обличье – и как же так, Реген, как же ты до сих пор разводил их дороги?
- Неужели Вы намекаете на себя? – широко улыбнулась Махаллат, когда он подошел совсем близко, протянула руку и стряхнула невидимую пылинку с лацкана его пиджака, подняла глаза. Он понятия не имеет о том, что для таких, как они, тоже есть своя лестница, и в ней его ступенька – нижняя. Был бы это известный ей мелкий бес или демон ниже рангом, Махаллат бы уже шуганула его отсюда, но нет, не сейчас, сейчас ей было интересно рассмотреть это явление со всех сторон. – У Вас богатый опыт семейной жизни с непослушными и непокорными женщинами? Позвольте мне не поверить… Иначе, я думаю, наши дороги уже давно бы пересеклись. Так вышло, что непокорные и непослушные женщины – это почти моя профессия, мистер Луин.
Она помолчала, обернувшись вокруг, словно только сейчас вспомнила о том, что они вообще-то тут не одни. На самом деле, ни секунды не забывала о людях, даже не подозревавших, что не один демон здесь, в этой толпе, а целых два, и они едва не сцепились сейчас случайно.
- И что же, Вы здесь в поисках очередной, кого хотели бы «изменить»? – усмехнулась Махаллат, возвращая ему его же фразу. Странно, он совсем не был похож на того, кто может стоять за спиной Кавендиша. В Регене много других, сильнее и хитрее. И тем не менее, именно он оказался здесь сегодня, именно он разговаривал с этими людьми, по которым плачет юдоль стяжателей и которых ждут вечно плавящиеся цепи лжецов, в ее родной вотчине, у спирального трона Вельзевула из серебра. – Лорд Кавендиш находит забавным пригласить на празднование консерватизма тех, против кого выступает. Вон там, - она указала одними глазами ему за спину, - стоит один из главных защитников прав нелюдей. А вот та женщина в красном – председатель лиги оборотней. Для полной картины не хватает какого-нибудь вампирского лорда, но лорды слишком гордые, чтобы прийти сюда. Вы не гордый, мистер Луин?
Она снова лучезарно улыбается. Пусть отвечает, а она послушает.

- Почему Вы так уверены? - она улыбнулась одними губами, оглянувшись вокруг - и правда, десятки подозрительных и любопытных взглядов скользили по ним, и среди них она затылком бы ощутила напряженный взгляд Кавендиша - но тот смотрел, почти не таясь. Еще один довод в копилку ее подозрений на счет истинных причин того, что такая белая ворона не преминула заявиться на пиршество простых, ничем не примечательных воробьев. Махаллат обернулась снова к своему собеседнику, пожалуй, самому неразговорчивому за последние дни. - Может, это Вас зачислят в легион моих любовников. Вы этого так не хотите? А мне показалось, Вы любите чужое внимание, иначе бы не пришли по первому же требованию...
... хозяина, хотела она добавить, но оборвала фразу, опустив взгляд к полу, как будто в самом деле едва не произнесла какую-то непристойную и нелицеприятную правду, которую лучше оставить при себе. Она не поняла, догадался ли он о том, что осталось скрыто за ее почти кокетливым жестом, и для окружающих это и должно было выглядеть именно так, как обыкновенная раскованная игра женщины перед мужчиной, но они-то знают... они она слишком много знают и понимают уже друг о друге, чтобы пытаться друг друга обмануть, и потому половина ее слов - для них, пристально пытавшихся читать по губам и даже бесцеремонно подслушивать, другая половина - для него, если конечно, он умеет слушать и слышать.
- ... господина Кавендиша, хотя он предпочитает, когда к нему обращаются "лорд Кавендиш". Говорят, что от старых привычек избавляются годами, - она посмотрела ему в глаза, улыбаясь. - Одних с молодых ногтей учат, что все вокруг всего лишь слуги, а другие изначально приучены служить... наш победитель как раз из таких. Вы довольны этой победой? - она сделала еще глоток. - Вы не выглядите сильно удрученным этим, несмотря на... что Вам с этого?
И хотя это казалось непонятно-странным - демон за плечом у тори, направляющий его руку на истребление и притеснение нелюдей, на борьбу с непомерно разросшимися правами всех и вся, что привело к больной и нездоровой ситуации в европейском обществе, умаляющемся под давлением всеобщих прав и ничейных обязанностей. Едва ли это можно повернуть вспять - как когда-то Вавилон, поздно осознавший свою ошибку, Реген и порожденное им обречены, но Махаллат никогда не поддавалась эйфории от побед. Она хорошо помнила, как торжествовал Бафомет и его слуги, когда над Рейхстагом подняли знамя с черной свастикой, когда Европа захлебывалась в крови и огне газовых печей, в которых народ Бога отправлялся в объятья своего заступника, молчавшего и в этот раз. Она хорошо помнила, чем закончилось это торжество. Ответы на свои вопросы она все равно получит, даже если ее собеседник сделает вид, что слишком глуп для подобных намеков. Почти в лоб, если так разобраться.