По ее поведению, по жестам и взглядам, было видно, что она ждет - ждет того, что случилось между ними в прошлый раз, ждет, что он снова возьмет то, за чем пришел, и оставит ее в покое, и это знание, это ощущение ее нетерпения, смешанного со страхом и ожиданием, заставляло его чувствовать себя так, словно его обманули в ожиданиях. Рейнальд опустил глаза, хотя в полумраке, в который погрузилась комната, Изабель едва ли могла разглядеть его лицо и взгляд, едва ли не растерянный, взгляд человека, который совершенно не знает, что ему делать и как себя вести, что и как говорить, не знает, зачем пришел и почему пришел, у которого ничего нет, кроме знания и уверенности в том, что так было надо. Так было надо, ему было надо в этот поздний вечер явиться сюда зачем-то, держа в уме позавчерашний разговор с Харкером, который долго мялся прежде, чем произнести, выдавить из себя слова, которые лечащий врач Изабель через Джозефа адресовал ему, но даже так, через вторые руки, ощущался убийственный холод и тихое негодования человека, ответственного за чужую жизнь...делать то, что Вы делаете... вот так, эвфемистично и завуалированно, иносказательно и почти что двусмысленно в отношении них обоих, но Рейнальд тогда молча принял к сведению, не зная, насколько его свяжет по рукам и ногам это предупреждение. Предостережение.
И все равно пришел, зная, что не сможет в этот раз сделать то же самое. Зная, что не захочет.
Тогда чего хотел? Рейнальд поднял голову, лампы теперь не было, и единственным источником света в комнате был включенный в коридоре свет, которого было мало для нее, но для него более чем достаточно, посмотрел ей в лицо, размышляя, стоит ли отвечать на ее реплику, которая сама по себе не требовала никакого ответа. Хочет ли отвечать и продолжать этот натянутый разговор, или лучше будет уйти и оставить ее в покое?
- Не бедствую, - эхом отозвался он, после чего криво усмехнулся. - Наверное, поэтому о моем существовании и вспомнили родственники, с которыми я даже не знаком... почти незнаком, - он помолчал, откинувшись на спинку дивана и глядя на полоску света, что выбивалась из-под двери ванной и лежала желтой линией поперек холла. - Как только чуть поднимаешься из грязи... как только чуть поднимаешься над самим собой прежним, они появляются из ниоткуда, припоминают старое и взывают к совести. Вот скажи...скажи честно, ты бы приняла тех, кого никогда не видела, но о ком законы твоего общества обязывают позаботиться?
Это было опасно, начинать об этом говорить, начинать этим делиться. Он знал, к чему в итоге может это привести, стоит только на мгновение почувствовать готовность слышать и слушать, как правило всего лишь иллюзию, которой, тем не менее, он никогда не устает обманываться - кажется, еще недавно он откровенничал с тем, кого хотел убить и кто хотел в ответ убить его, но общая боль, непережитая и неизжитая, развязывала им языки. Потом он поймет, почему начал говорить сейчас, но пока что Рейнальд чувствовал только одно - желание говорить.
- Законы общества предписывают не отталкивать тех, кто с тобой одной крови. С кем ты рожден заново одной и той же кровью, желанием одного и того же существа, что теперь уже в могиле. А если я не хочу? - он перевел на нее взгляд, сжимая пальцы на своем предплечье, теребя манжет рубашки, пуговицу, уже не заботясь о том, что повышает голос. - Не хочу и не могу? Как бы ты поступила? Пошла бы против общества или против себя?

Отредактировано Raynald Hayes (27th Jun 2014 11:26 pm)

Теперь он точно знал, что зря это сказал, зря поддался мгновенному порыву открыться и поделиться тем, с чем ему отныне не с кем делиться, некому рассказать и не от кого получить ответ. Теперь он точно знал, что ошибся, с чего-то для себя решив на мгновение, будто она могла бы его понять и могла бы ответить ему - оправдать ожидания, с которыми Рейнальд пришел в этот вечер, сам того не зная, пришел к единственному живому существу, с которым был связан хоть какими-то узами, пусть даже узами долга и обязательств, которые скорее не связь, а оковы и путы. По крайней мере, для одного из них, и всем своим видом, тоном и манерой держаться в его присутствии Изабел напоминала ему об этом, тонко, но емко, признавала свое место и указывала на его.
Теперь он точно знал, что не только зря заговорил с ней о Бенедикте и его просьбе, теперь он знал еще, что зря пришел сегодня. Ему стоило это предвидеть, догадаться и знать заранее, а справиться об успехах и о здоровье он мог и по телефону, не тревожа ее своим вниманием, не раздражая своим присутствием, и сам в свою очередь не сидел бы сейчас в молчании, не зная, отвечать или просто уйти. Уйти, положив конец нелепой попытке в должнике найти понимающего собеседника, который поможет разрешить проблему, дилемму, с которой он может разобраться только сам - сейчас это стало очевиднее, ибо как бы осторожно и правильно ни были подобраны ее слова, Рэйвен хотел услышать не это...
- У нас... у нас семья это совсем другое, - проговорил Рейнальд, глядя куда-то себе под ноги. - У нас стыдно быть одиночкой. Непозволительно, особенно тому, кто находится достаточно высоко.
Не такому, как Уолтер - хотелось ему сказать, но Рейнальд промолчал. Чем они так уж отличаются друг от друга? Еще недавно он и сам был таким же бродягой, который сам отрекся от собственной семьи и собственной крови, так и не приняв фамилию ненавистного сира, и что теперь? Для них, для их живущего старыми обычаями, правилами и предписаниями, выпестованными древностью, в нем все было по-прежнему: пусть даже в кармане не было пусто, пусть даже он вернулся домой, пусть даже теперь ему не приходится отлавливать крыс и бездомных по коллекторам, чтобы не потерять рассудок от голода... пусть, это ничего не меняет для одиночки, который выкинул с порога собственного брата, виновного лишь в том, что... нет, ни в чем не виновного. Рейнальд дернул головой, поднял взгляд, нервно улыбнувшись, и улыбка вышла больше смешком, в котором горечи было больше, чем иронии или веселья.
- Я... я виноват перед ними, - тяжело было в этом признаваться, в том, что он и так давно знал и понимал - истинную причину своего отказа, одну из. Ибо где-то в глубине прятался еще подспудный страх, что содеянное вернется к нему зеркально, что история повторится, как повторялась до этого сотни раз с другими, с иными, кто ступал на дорогу, что казалась прямой, а на деле оказывалась бегом по кругу. - Тебе повезло, что ты можешь на них положиться и довериться, - добавил он после паузы. - Я бы тоже хотел.
Рейнальд оборвал себя, ища глазами пальто. Он совсем забыл, что в этот раз оно осталось где-то в коридоре, и его охватила легкая досада - за то, что теперь придется пройти с ней назад, ждать какие-то секунды, пока Изабель его достанет... досада за то, что он в этот раз повел себя иначе, отбросив привычный хозяйский тон и скатившись почти что в жалобы, которые тяжелым грузом лягут на его гордость, прочертят между ними новую линию. Это была досада за то, что она видела его слабость, видела его таким, и нужно было уходить, пока это сожаление не превратилось в злость, которую он сорвет на том, кто первым окажется под рукой.
- Хорошо. Если тебе что-то понадобится... ты знаешь, все как всегда,  - он поднялся, одергивая рукава рубашки, поднял голову, скользнув взглядом по ней и, случайно и наугад, куда-то в сторону, где в темноте заметил то, что не замечал раньше и что увидеть не ждал.
- Ты играешь? - в тоне было почти удивление, впрочем, Рэйвен действительно удивился - не у каждого банковского служащего дома найдется скрипка. Или просто пустой футляр, быть может, никакого инструмента там и нет.

Он ненадолго задумался, подбирая слова, замялся, разглядывая темный футляр скрипки в дальнем конце комнаты. Рейнальд и сам толком не знал, почему спросил и почему вообще обратил внимание, как и не знал, чем это объяснить ей – а Изабель ждала ответа, задав вопрос, который он так не любил, вопрос, который всегда казался ему неправильным и неуместным, потому что была в нем недоверчивая подозрительность, любопытство, подкрепленное недоверием, и больше ничего.
- В мое время каждая девушка на чем-то играла, а сейчас это стало редкостью, - он чуть наклонил голову набок, протягивая руки, чтобы забрать у нее пальто, но пальцы только сжались на ткани, ладони легли на перекинутую через ее руку одежду и замерли. Рейнальд поднял на нее глаза, встречая все тот же удивленно-любопытствующий взгляд, ожидающий чего-то еще: дальнейшего объяснения и утоления этой жажды знания, которая не пресытится мимолетным упоминанием о его прошлом, о котором Изабель не знала ничего, но хотела узнать – ей не нужно было просить, чтобы Рэйвен это понял безошибочно, ибо он видел его уже не раз.
- Меня тоже пытались научить, но учитель сказал тогда, что я необучаем. Поэтому пришлось стать всего лишь слушателем и довольствоваться концертами и записями.
Изабель кивнула, и на ее лице отразилось сожаление… или нечто, очень похожее на сожаление, и Рейнальд чуть было не спросил «в чем дело?» - не успел, потому что она заговорила вперед него, и уже не было на ее лице ни следа этой мимолетной эмоции.
- Так ты ценитель классической музыки? – спросила она, опершись плечом о дверной косяк и улыбнувшись, и Рейнальд позволил себе улыбнуться в ответ одними губами.
- Я ценю любую музыку. И вообще любое искусство, все, что создает фантазия человека… может, потому, что сам не умею и хотел бы, - он задумался на секунду, отведя взгляд, снова рассматривая расплывчатые очертания футляра, потом поднял на нее глаза. – Почему ты не стала заниматься этим дальше?
Изабель сделала паузу. Рейнальду показалось, что его вопрос привел ее в замешательство, но добавить он уже ничего не успел – Изабель заговорила снова, и ответ ее странно отозвался в нем, словно она говорила не о себе, а о нем тоже, о нем лично и еще тысячах таких же, как они, кто не желает быть одним из многих, кто хотел бы быть первым, или лучше  - единственным.
- Сложно выделиться. Для этого нужно обладать настоящим талантом, настоящим слухом. Я не Паганини. В то же время, я не очень хочу зарабатывать на жизнь, исполняя музыку из диснеевских мультиков. Или играя в каком-нибудь оркестре, на заднем плане, - она снова помолчала, перебирая пальцами край своей майки. – Так что я решила заняться этим. Числа приносят мне больше удовлетворения.
Рейнальд ей не поверил – не казалось, будто человек, находивший успокоение в гармонии нот, может найти удовольствие в сухим строчках цифр и финансовых отчетов, и снова примерял на себя, вспоминая, как сложно ему было когда-то вникать в суть дутых чисел, несуществующего мира сумм и разностей, которые оседают в карманах людей, как трудно когда-то было ему примиряться с необходимостью разбираться в тонкостях финансовых дел, чуждых, непонятных. Со временем он свыкся с этим, пропустил через себя и даже сросся, имея дело с подобным едва ли не каждый день – но так и не полюбил, так и не нашел в этом себя. И потому и ей сейчас не верил, хотя говорить вслух о своих сомнениях не стал, не желая объяснять это собственным примером, не желая, чтобы разговор свернул на его тоску о несбывшемся, оставленном где-то между окончанием Второй мировой и гибелью Джанет в восемьдесят шестом. Изабель тоже замолчала, скрестив на груди руки и хмурясь, отводя взгляд, но потом она снова посмотрела на него, словно почувствовав, что он ждет. Он ждал, в самом деле. 
- Быть наблюдателем тоже не так уж плохо, - она чуть улыбнулась, словно извиняясь  этой фразой или подыскивая достойное оправдание – и себе, и ему.
- Да, хотя я очень давно не был наблюдателем,  - ответил Рейнальд, забирая, наконец, из ее рук пальто, но надевать не стал, пока. Он помедлил немного, рассматривая ее, думая о том, как после всего, что было между ними в эти две недели, Изабель воспримет его предложение, как отреагирует и что скажет – отказ, даже вежливый и обоснованный ему слышать совсем не хотелось, но и уйти просто так, не предложив, Рэйвен не мог, и не попыткой извиниться и загладить вину это было, не желанием проявить снисходительное участие, а вот чем – сам не знал и не мог понять собственного желания это сказать, точно так же, как не мог понять причины сегодняшнего своего прихода сюда.
- Надеюсь, врач не запрещает тебе выходить куда-то, кроме дома и клиники? Мы бы могли сходить куда-нибудь вместе. Куда приятнее наблюдать в компании.
Изабель помолчала, рассматривая его, и что именно было в ее взгляде – о чем она сейчас думала, Рейнальд не смог понять и определить, не смог разобраться, была это заинтересованность или недоверием, удивление или раздражение. Но Изабель улыбнулась, наклонив голову.
- Нет, не запрещает. Я думаю, в этом нет ничего страшного. Куда бы ты хотел сходить?
- Я что-нибудь придумаю, - он накинул пальто, быстро улыбнувшись ей. – С тебя вечернее платье, остальное оставь мне.