Black&White

Объявление

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Black&White » Настоящее, 2014 год » Враг врага моего


Враг врага моего

Сообщений 31 страница 40 из 42

31

- Я хочу, чтобы он сдох, чтобы не вышел из-за решетки. Все они. – Падший стискивал пальцы на опустевшем стакане, и с неким странным непривычным удивлением ощущал его поверхность не только пальцами, но и загнутыми когтями, что упирались в стекло. В темноте он едва различал свою руку, но не хотел поднимать взгляд выше, не мог смотреть в лицо своему собеседнику, охваченный стыдом за свою слабость, за то, что принял это все, эту помощь, это унижение, как должное. - Она даст показания, не сомневайся – любые, какие захочешь. Но с вампирами разбирайся сам… вампир.
Ассар перевел дыхание; жажда отступила и ему показалось, что даже стало легче, но справа от каждого его движения и от каждого вздоха шевелился клубок боли, норовящей вспыхнуть и наказать.
- Ваши дела меня не касаются, и уже давно… с той самой ночи, помнишь? – Он все же поднял голову и прямо, открыто глянул ему в лицо, словно именно в этот момент настало время задать вопрос, что вызревал уже очень давно, и вызрел до конца, и требовал того, чтобы быть произнесенным: - Почему ты убил ее, Хейес? Ты думаешь, мне не под силу было вернуть ее?
Сейчас это легко. Именно сейчас, когда одна боль глушит другую, и нет тех пакостных мыслишек, что, наверное, для него так было и лучше, что исчезновение Джанет дало ему возможность чего-то добиться самостоятельно. Именно сейчас, когда виновники – вот они, и призрак истинного убийцы между ними, еще одно напоминание о чем-то незавершенном, недоговоренном. Именно сейчас, когда у него есть неоспоримое право требовать ответа.
- Почему ты это сделал? Скажи хоть сейчас! – Подавшись вперед, он поймал взгляд вампира в темноте, задержал его, пока смог терпеть, а потом, оскалясь, с коротким болезненным вздохом снова привалился спиной к стене, глухо ткнувшись в нее крыльями и затылком. Тяжело, слишком громко в душной тишине покатился по полу стакан, выпущенный из руки, ткнулся во что-то, зазвенел, а падший все смотрел перед собой, и ждал ответа, оправданий, объяснений, хоть каких-то слов, хоть чего-то, и больше всего боялся не дослушать, потерять сознание, не узнав какой-то одному ему ведомой правды, которой было бы достаточно, которая бы объяснила, утешила тем, что так и должно было быть.

32

Рейнальд молча кивнул. Все верно, все так и должно быть, так и никак иначе. Правота Ассара неоспорима и спорить с этим он не собирался, не собирался просить его и уговаривать участвовать в этом рискованном деле дальше, грозившем принять оборот, который исключит возможность любого стороннего вмешательства. В делах вампиров не должны принимать участие те, кто чужой их малоизменчивому миру темных гостиных, миру жадной голодной ночи, который не ждет и не привечает гостей, чужаков. Мало у кого хватало смелости нарушить этот неписаный закон, правило, одной из них была Джанет, и тогда ее рискованный шаг, поведение на грани фола дорого стоило ей... им всем.
Он был готов к тому вопросу, который прозвучал, с самого начала был готов к тому, что их разговор свернет в прошлое и воскресит воспоминание той ночи, которую Рейнальд до сих помнил до мельчайших подробностей, вплоть до того, где в темном старом доме на дверных косяках облупилась краска и какого цвета там шелковые тканые обои на стенах. Вплоть до того, что он думал в те минуты, секунды и доли секунды, когда принимал решение, навсегда разделившее жизнь на "до" и "после" той проклятой ночи, и сейчас он смотрел в глаза падшему, требовавшему от него ответа - требовавшего найти слова и объяснить все то, что он думал и чувствовал в те мгновения. Сколько-то он молчал - был готов к вопросу, но отвечать был не готов, и Рэйвен понял это в тот самый миг, когда вопросительная напряженная тишина повисла в комнате и между ними, в ней повис заданный вопрос, а он мучительно подбирал правильные и верные слова, как все двенадцать лет искал себе оправдания.
- Я... нет, не вернул бы, - сдавленно проговорил Рейнальд, не отводя взгляда и не пошевелившись, когда Ассар с видимым усилием подался вперед, приблизился к нему, как будто что-то хотел рассмотреть в лице. - Что ты знаешь об этом... что ты можешь об этом знать? - в этом не было раздражения или злости, только усталая пустота. Что может знать бывший карающий о тех, кого он был создан убивать? Что он может знать о том, каково это, то, что нельзя описать словами и выразить так, чтобы донести до слушающего весь ужас происходящего? - Ассар, она была там пятнадцать лет. Ты думаешь, Шэйн оставил бы тебе хоть малейший шанс на то, чтобы его месть не удалась? Нет, Ассар, он бы никогда не оставил ей шанса. Она бы не вспомнила ничего, ни тебя, ни меня.
Двенадцать лет он говорил себе то же самое. Двенадцать лет эти слова были ему щитом от уничтожающего, выматывающего чувства вины, которое так и не умерло в нем, утихло и улеглось, изгладилось глубоко внутри, но так до конца никуда и не ушло. И так легко было воззвать к нему сейчас.
- Ты же сам видел, - добавил он, вспоминая то, что и сам видел.

33

Ассар молча сжал зубы, верно, если бы он не был так слаб, он бы точно что-то с ним сделал, с этим ублюдком, который волей-неволей все же довел до конца то, что начал его отец, и откуда только взялось столько злости, где дремала она все это время?
- А что ты можешь знать обо мне? Что ты можешь знать о том, что могу я?! Почему ты не дал мне хотя бы попытаться? Зачем ты... - В бешенстве прошипел падший, повысил голос и безнадежно заскулил от боли, совершенно нечеловеческий звериный звук, бессловесная жалоба, для которой уже не находилось, просто не существовало таких слов. - ...Этот мир, и все, что в нем, все, что только есть, мы можем смять и выстроить заново - прежним и обновленным, и не имеет значения, откуда, с какой стороны я пришел, природа, суть, Хейес, у нас у всех одна и та же. И только души... но ты что, думаешь, что полоумный старик что-то мог сделать с ее бессмертной душой?..
Нет, не слов не хватало, дыхания. И он умолк, ловя ртом воздух, давясь и захлебываясь густым смрадом собственных перьев, но это было почти ничего в сравнении с тем, что на самом деле горело внутри. Горело и не давало покоя, его ярость, росток которой уже никогда бы не пробился наружу, не стал огненным и алым, не стал бы местью. Нет,  ничем не стал, потому что ничего уже не изменится, и только живым, им, тем, кто уцелел, остался, удержался, это нужно. Джанет уже все равно. Ее нет, больше нет, и десятки смертей не отменят этой жестокой данности, не то, что смерть этого глупца, который счел, что делает все правильно, увидел избавление в непоправимой ошибке... пусть. Пусть остается - еще десять лет тому назад Ассар принял это, пусть вампир живет со своей совестью, пусть спасается от нее, как может, а он... он не смог остановить его тогда, не сможет ничего изменить и сейчас. Месть, несмотря на всю свою сладость, бессмыслена и бесплодна, ему ли не знать. И он молчал, и слушал звенящую дурную тишину, порхающую вокруг них, вокруг предметов, и уже не хотел ничего, ни убивать, ни воскрешать, ни обличать кого бы то ни было. Хотел только закрыть глаза и провалиться, и проснуться от солнечного света на веках, и не вспоминать этот разговор, неотвратимо развернувшийся к единственной неисцелимой, не выболевшей теме.
- Дурак, боже, какой ты дурак... - Прошептал Ассар, когда сумел отдышаться, поднял голову, глядя снизу вверх и хотел сказать что-то еще, но только тяжело, осторожно вздохнул и отвернулся. Какие тут слова, к чему они уже... только боль и тупое бессилие что-то изменить.

34

Он слушал, но не смотрел на него, уставившись куда-то в сторону, в стену, но взгляд не мог сфокусироваться ни на чем и ни на чем не мог надолго задержаться. Рейнальд коротко замотал головой в ответ на его слова, из которых на него уставилась тень давно уже упрятанной глубоко внутри вины, сожаления и жалости, которые так долго отравляли ему жизнь после того дня, вины, которая едва не убила его самого в отместку за то, что он сделал. Такие уверенные и сильные слова, но какая-то мысль скребется на задворках размышлений, которые быстро теряли стройность, путались, цеплялись друг за друга, мешались и становились совершенно бессвязными от поднимавшейся изнутри злости и досады, которые Рейнальд так надеялся удержать в узде - потому что это была злость на себя, перемолотая и перетертая в вину.
- А где ты был со своими чудесами тогда? А?! - почти крикнул он, подавшись вперед, нависая над ним так, чтобы беспрепятственно видеть потемневшие глаза, лицо, в которое мог бросить свое ответное обвинение, на которое тоже имел право. - Если я дурак, где ты был, умник, когда он пришел за ней? Ты должен был быть рядом, ты! Где ты был потом, а? Где?! Не смей осуждать меня, слышишь? Все эти пятнадцать лет ты и пальцем не пошевелил для того, чтобы отомстить за нее, чтобы найти ее, а ведь если бы... если бы... - он прикусил губу, осекся, не в силах произнести вслух то, что мучило не меньше собственной вины за содеянное, пусть и не было выбора. Он так и не решился сказать это - почему падший отошел в сторону, предпочел сделать вид, что так и должно быть, как будто и не было никакой Джанет в его жизни, Джанет, которой он был обязан всем, что у него было - надеясь, рассчитывая, что собеседник его понял. Должен был понять, неужели он никогда не вертел в голове это запретное "если", ключ от комнаты, где спрятаны все их страхи, тайны и вся их боль.
- Неужели ты думаешь, что я не жалел? - Рейнальд приблизился еще, так, что чувствовал прерывистое сбивчивое дыхание на лице, как будто бы на расстоянии, на котором они находились перед этим, его тихие слова потеряли бы свою силу. Он рассматривал искаженное болью и переменой лицо Ассара, и что он пытался там найти и увидеть? Сам не знал. - Хотя бы день после произошедшего, на протяжении нескольких лет, я жалел каждый день, и винил себя, и обвинял, и жалел обо всем, что случилось. Я жалел о том, что сделал это, о том, что дал тебе...накормить ее, попытаться, что согласился пойти в этот дом, да обо всем, черт возьми! - он с силой ударил костяшками пальцев в стену возле его головы и отвернулся. - И до сих пор жалею, потому что простить не могу, ни себя, ни его, ни тебя, никого, - он осекся, поняв, что в его голосе стало слишком много горечи, которая мешала говорить, да и что говорить теперь - Рейнальд мог рассказывать об этом очень долго, почти до бесконечности, и пусть с тех пор прошло много времени, и каждая его эмоция была теперь упорядочена и обдумана и проанализована много раз, и в его словах было бы куда меньше боли и отчаяния, чем тогда, одно осталось бы неизменным - его сожаление, которое никогда не пройдет.

Отредактировано Raynald Hayes (2nd Apr 2014 01:12 pm)

35

Ассар почему-то вздрогнул от этого удара – бессильного и бессмысленного, только чуть повернул голову, взглядом показывая, что подобный жест явно был лишним.
Глупец. Виновен, со всех сторон виновен, что же теперь? Да, есть и его вина в том, что случилось, наверное есть, но это тема для длинного и обстоятельного рассказа, о том, что было после исчезновения Джанет, о нем и о Летиции, о безобразном и позорном суде, который был то ли местью, то ли насмешкой над памятью той, что объединяла их всех в одну семью. Да, ему было бы что рассказать, о годах бессмысленного ожидания, о тягучих полуночных мыслях и глухом черном неведении, с кого и откуда начать, о сомнениях, нужно ли вообще это делать, ведь сделанного не вернуть… но падший молча смотрел, смотрел в ожесточившееся лицо вампира, но видел только боль. Неужели он тоже знал это? Неужели хотя бы вполовину разделял то, что связало падшего и его хозяйку? Жалел, не жалел… его рука подняла оружие, он убил ее, и это не смыть никакими оправданиями. Пусть оба виноваты, пусть виноват слепой случай, но ее кровь, ее мертвая темная кровь, которой почти не было видно за его собственной, была пролита Хейесом, который теперь сидел перед ним и пытался что-то доказать… ему? Себе? Ей, незримо присутствующей в каждом звуке этого имени, которое они так избегали произносить вслух?
- Перестань уже. – Не одернул, попросил, потому что все зря, все напрасно, тихо и холодно, и слова, и сожаление его тоже, - Я потом расскажу, что было за эти пятнадцать лет, не сейчас… мне тяжело говорить. Уезжай, хватит. Я позвоню, когда смогу.
Убирайся. Убирайся, вампир, настанет рассвет, и ты заснешь, взойдут три рассвета, и ты забудешь, каково это – быть обвиненным в ее смерти, справедливо обвиненным. Убирайся, вампир, и живи спокойно со своей виной, с годами ставшей, небось, похожей на коротконогую собачонку, тебе не услышать ее крика во сне, ее настоящего крика – оттуда, ее беззвучного крика. Для тебя она сгнила, рассыпалась во прах под бессмысленной мраморной плитой, в которой вы похоронили свою совесть, свой позор и свое поражение… ублюдки, бесполезные трусливые ублюдки.
Тогда ему не дали вмешаться. Даже когда она пропала, никто из этих тварей не пожелал его помощи, не захотел мараться об него, словно бывший карающий ангел осквернял все, к чему смел прикоснуться. И единственное, что сделала для своей семьи Летиция – указала ему на дверь, избавляясь от косых взглядов сородичей, этой кучки шакалья. Да, из нее, несомненно, следовало бы вытрясти душу хотя бы за то, что не поняла, не почувствовала, что ее создательница еще не до конца умерла, что она мучилась и звала… но теперь искать виноватых? Оправдываться перед другим таким же неудачником, который, как и он, не сумел ее спасти?
Ассар только облизнул пересохшие губы, глядя вслед едва различимому силуэту.
- Рейнальд… - Произнес лишком тихо, чтобы его можно было услышать, но вампир остановился, кажется, даже обернулся на пороге, - Не возвращайся на своей. Закажи такси.

36

Можно было еще много чего сказать, прошептать, прокричать ему в лицо, и, возможно, стоило бы – может, ему стало бы легче, может быть, рассосалась бы эта непонятно откуда взявшаяся тяжесть под молчаливым мертвым сердцем, но тугой ком в горле мешал говорить, и ему не хватало слов, чтобы выразить и высказать все то, что столько лет Рейнальд не мог никому высказать до конца. Только он один и мог это полностью понять и разделить, но падшему было не до того сейчас, а может, и того, что уже было сказано, для уставшего от боли физической и настоящей было слишком много, и Рэйвен коротко, судорожно вздохнул и отстранился, послушно забрал пришедший в негодность пиджак, который все это время так и пролежал на кресле у окна, и направился к выходу, не оборачиваясь на Ассара. Обернулся только в самых дверях, когда его догнал звук собственного имени,  прозвучавшего так неожиданно, что Рейнальд против собственной воли вздрогнул. Несколько мгновений они смотрели друг на друга из разных концов комнаты, в которой невозможно было находиться больше ни секунды, но казалось, падший не видит его в тусклой темноте, смотрит куда-то мимо или сквозь него, и хотелось спросить, не нужна ли ему еще помощь и справится ли Ассар дальше один, но Рэйвен не стал. Что-то помешало, может, подкативший к горлу тугой комок, напомнивший о запахе, забитом вонью от обожженных перьев и серы,  запахе, могущем ломать волю – а он слишком устал, чтобы и дальше сдерживать в узде свои запретные желания. И холодная ночь, дышавшая только что прошедшим осенним дождем, была истинным освобождением, когда Рейнальд переступил порог дома и шагнул в тени, сомкнувшиеся за спиной, как только за ним закрылась дверь и щелкнул автоматический замок, звук, отделивший одно от другого, поставивший точку в конце затянувшегося сверх всякой меры дня, который уже скоро плавно перетечет в новый день.

Он не послушался Ассара, не из какого-то упрямства или глупого нежелания следовать его советам. Ему банально не хотелось никого видеть, ни единое живое лицо, ни единого живого человека ощущать сейчас рядом с собой, но вопреки ожиданиям одиночество и тишина, нарушаемая только привычными дорожными звуками, не помогли привести в порядок мысли, успокоиться и собраться снова. Столько всего нужно было обдумать, решить и определить, куда идти и двигаться дальше, и после случившегося сегодня у него и у них всех появился еще один веский повод не остановиться на полпути и довести начатое до конца… и простреленное плечо все еще тянуло неуступчивой болью, и даже ветер снаружи не мог сбить запах крови в салоне, и ему еще предстояло объясняться с теми, кто, несомненно, ждал его дома – и поэтому все это будет завтра, завтра, когда закончится это долгое сегодня.
Рейнальд открыл глаза, перевел взгляд на мигающие на светлом экране цифры, отсчитывающие время  - шесть утра, но это было излишним, смотреть на них, он и так знал, что солнце поднимается уже, скоро выглянет из-за домов, чувствовал его приближение всем существом, робким светом под ресницами, когда первый луч проскользнул меж голых ветвей аллеи и прошмыгнул в салон. Ему не хотелось подниматься наверх, открывать входную дверь собственного дома, где его ждали неудобные вопросы, на которые не было никакого желания отвечать, раздражающее беспокойство и, может, даже недовольство его очередной выходкой подобного рода. И вопросов не избежать, потому что он целую ночь не отвечал на звонки и отгородился от них непроницаемой завесой, за которую никому из них не способен пробиться, потому что от него пахнет чужой кровью и на плече на белой ткани не спрятать следа от пули. И все равно ему пришлось. Пришлось, потому что помимо нежелания идти была тягучая усталость и едва заметный голод, заговоривший в нем с половины пути, и невыносима была сама мысль о том, чтобы провести еще хотя бы час в заляпанном кровью Ассара салоне. Рейнальд прислушивался, поворачивая в замке ключ, хотя уже знал, что все они там и ждут, и это ожидание было разлито в воздухе квартиры – в холле, погруженном в темноту, застыло в дверных проемах, как будто кто-то сейчас выйдет оттуда ему навстречу. Рейнальд слышал, как они зашуршали и зашелестели в глубине комнат, и знал, чьи шаги заторопились в его сторону – конечно, первым делом они позвонили бы ей, спросили бы у нее, не знает ли, где, что, как, почему пропал и не сказал ни слова, и конечно, приехала, и, наверное, обзвонила всех, кого могла, и приехала, чтобы тоже ждать. Его ждать.
- Где ты был? – был ее первый вопрос, а потом Амелия увидела засохшее кровяное пятно на плече, и он видел, как что-то изменилось в ее лице. Она подошла вплотную, сжала его предплечья пальцами, подняв лицо, и Рейнальд как будто знал заранее, что она скажет. – Кто это? Кто тебя…
- Пока не знаю. Только догадываюсь.
- Рейнальд …
- Не сейчас, Мел. Я устал.
Она не пошевелилась и не отвела взгляда, продолжая так же пристально всматриваться в его лицо, как будто высматривала на нем подтверждение или опроверждение собственных мыслей и догадок.
- Тебе больно?
- Нет, уже нет.
- Я волновалась. Мы все… Я так волновалась, а ты даже не поднял трубку, даже не отозвался, а теперь заявляешься вот так просто домой и будничным тоном говоришь об этом? – она сильнее стиснула пальцы, придвигаясь ближе, упираясь кулаками и лбом ему в грудь.
- Прости. Я не знал, что так выйдет.
Она чуть помотала головой, не отпуская, а он и не рвался прочь, не пытался высвободиться. Он бы, может, так и стоял бы здесь дальше, если бы не было необходимости идти в их просторную темную гостиную, где его ждали остальные. Ждали объяснений, которые Рэйвен имел полное право не давать, не отчитываться перед ними, что когда-то пришли к нему за помощью и поддержкой, несмотря на то, что на руках его еще не высохла кровь их общего отца. Тогда Рейнальду было все равно, что станет с ними. Как равнодушно он смотрел, как Ассар убивает их, одного за другим, как безэмоционально слушал стоны Эммы в пыли на полу, и ничего не отозвалось в нем тогда, разве что в последний миг дернулось что-то внутри, и он вынес ее из дома, прежде, чем предать его огню. Не стал убивать, хотя мука и страдание в ее широко распахнутых глазах просили, и ей было страшно, почти так же страшно, как ему тогда давно, в сыром окопе, заваленном тухлой землей. С тех пор столько изменилось, столько времени прошло, и он вырастил в себе нечто новое и чуждое ему до сих пор, то чувство, которое заставляло пальцы дрожать от желания стиснуть Вайсу глотку. За себя, за них, стоящих на линии огня.

37

- Ты мне расскажешь все? – Амелия поймала его рассеянный взгляд, и Рейнальд только молча кивнул и поднял голову, когда еще одни шаги застучали по паркету, и кивнул еще раз - Бенедикту, замершему в дверях.
- Где ты пропадал? Какого… это еще что? – он посмотрел ему в лицо, ожидая ответа, но Рейнальд молчал, молчала Амелия.
- Мне надо закурить, - устало проговорил Рейнальд, мягко отстраняясь от Амелии и проходя в глубину дома, в темную гостиную, чьи окна уже были плотно зашторены и затворены. Они были все здесь, выжидательно-вопросительно уставились на него, когда он вошел, и у каждого во взгляде была своя, особенная эмоция.
- Ты не хочешь ничего рассказать?- Бен продолжал упорствовать, и Рейнальд медленно поднял на него взгляд, после чего откинулся в кресле и расслабленно прислонился головой к мягкой спинке, прикрыл глаза, закуривая, наконец. Запах табачного дыма и привычное ощущение сигареты, зажатой между пальцев, принесло подобие покоя – не расслабленной апатии, в которой он пребывал до этого. Теперь он мог говорить, хотя по-прежнему не собирался говорить почти ничего.
- У нас проблемы. Большие проблемы.
- Тебя пытались убить? – Лоран обошел диван и сел, рядом с Эммой, которая впилась в него взглядом и не отпускала, и странное ощущение, что она-то ждет чего-то совсем другого, не отпускало его. – Кто это был? Куда ты вообще поехал?
- Встретиться с одним человеком, - нехотя поговорил Рэйвен, глядя мимо него на каминную полку, тускло отсвечивающую белым. – Это касается Сноудана и его веселой компании, но я узнал только то, что Сноудан мертв. Кто-то заметает следы… вам всем следует быть осторожными, может, даже лучше уехать на время из города…
- А ты как же?
- Не говори глупостей, - подала голос Мел. – Никто никуда не поедет. Я точно останусь.
- А что тот человек? Он тоже как-то связан с этим или нет?
- Это просто добровольный помощник, - нехотя сказал Рейнальд, отводя взгляд, избегая глаз Бенедикта, избегая глаз их всех. – Мы можем поговорить об этом завтра? Я ужасно хочу спать.
- Позвонить Джонатану? – Рейнальд посмотрел на Лорана, который поднялся с места одновременно с ним, и пару мгновений размышлял, стоит ли? Пришел к  выводу, что стоит, и кивнул ему, соглашаясь.
- Позвони. Да, и скажи ему, чтобы выцарапал мне Берга.
Лоран кивнул молча, и казалось, что между ними всеми было решено на сегодня закончить эти разговоры, отложит до завтра, когда он отдохнет и выспится и сможет придумать более правдоподобную ложь, чтобы успокоить совесть а нарушенное обещание им же, данное когда-то с уверенностью, что никогда больше ему не придется встречаться с падшим и иметь с ним общие дела. Рейнальд уже собирался уйти, как голос Эммы догнал его, и слова ее дребезжали, как потревоженное хлипкое стекло, от едва различимой злости.
- Ты ничего больше не хочешь нам рассказать?
Рейнальд обернулся, медленно, как будто его ударили. В ее взгляде было лишенное сомнений знание, не подозрение, а уверенность в том, что она хотела от него услышать, и Рэйвен отстраненно уставился на нее сверху вниз, дожидаясь, когда Эмм решится сказать это сама. Она резко поднялась со своего места, подошла к нему вплотную.
- От тебя пахнет его кровью, - тихо проговорила она, приподнимаясь и дотягиваясь до его лица, волос, и на коже Рейнальд почувствовал ее сбитое дыхание. – Ты думал, я забыла?
Он молчал. Что можно было ответить на это? Броситься объяснять, почему он нарушил обещание, почему снова связался с падшим, оставившим в их общей жизни въевшийся кровавый след, почему молчал и никому не сказал о том, что Ассар снова появился рядом  с ними, и что нечего бояться теперь, когда столько лет прошло, и тени Шэйна и Джанет померкли для них обоих – но он молчал, видя, как дрожат ее руки, нервно стиснутые в кулаки на груди, губы и ресницы.
- Ты обещал, что этого не повторится. Что он больше никогда не появится рядом, что я никогда больше не увижу его, - зашептала она сбивчиво, ломая пальцы, и тихая паника застыла в ее глазах и голосе, рвалась наружу не то рыданиями, не то истерическим нервным смехом – так странно растягивался в глупой улыбке ее рот, когда Эмма подняла на него взгляд и заговорила снова. – Ты говорил, что  все будет иначе и ты никогда больше… Ты все врал? Ты все врал… врал! – крикнула она, схватив за рубашку и тряхнув, и от неожиданности Рейнальд дернулся прочь, но не успел.
- Что ты молчишь!? Нечего сказать!? Еще бы тебе было, - она снова нервно рассмеялась, и слезы блеснули на глазах.– Ты все врешь, говори им, с кем ты встречался! Ты с ним встречался! Зачем ты с ним встречался, а?!
Она бросилась к нему, осыпав ударами по плечам и лицу, неспособными в силу слабости причинить ему боль, только вырвать из холодного равнодушия и вызвать злость и раздражение. Голоса остальных раздались вокруг них, но они оба не слышали ничего больше. В этот момент Рейнальд только понял, что это не просто догадка, нашедшая подтверждение в принесенном из машины запахе. В просторной гостиной остались только они двое, и никого больше, под пристальным взглядом немых стен, прямо как тогда, и Рейнальд крепко держал ее  за запястья, не давая снова себя ударить, смотрел в искаженное злостью лицо собственное сестры, и единственное, чего ему хотелось – ударить ее в ответ.
- Ты следила за мной? – тихо спросил он, и Эмма вздрогнула от его тона, знакомого ей, может быть, не только за эти двенадцать лет.
- Рейнальд, Эмма… - кажется, это был голос Бенедикта, но неуверенным был его тон, неуверенной попытка вмешаться и прекратить это представление, от которого они все – и это было ясно – были не в силах оторваться, и никто, ни он, ни она, не услышали.
- Теперь ты всех нас ему отдашь, да? – прошептала она, вырывая руки и отталкивая его от себя, снова бросаясь вперед с кулаками и срываясь на крик, почти на визг. – Он придет и закончит то, что тогда, да?! Ты всех нас ему предал, предал!! Ненавижу!
Последнее было слишком. Слишком для него сегодня, что вдруг напомнило первые дни их пребывания вместе, когда они мучительно и тяжело привыкали друг к другу, искали пути примирения и существования бок о бок под одной крышей, и так же она тогда кричала порой ему в лице то же самое, говорила, что ненавидит. Потом это прошло, изжило себя, и отношения между ними двумя приняли форму молчаливого безразличия, в котором все еще не умерла его собственная надежда когда-нибудь получить, заслужить ее прощение. Хоть от кого-то на этом свете. Неужели этих двенадцати лет было мало?.. Глупость какая, какая наивность, надеяться, что за столь короткий срок можно изжить в себе страх – и все же он заботился о ней, как мог, оберегал и позволял жить своей жизнью, не ведая ни в чем нужды. Это ее благодарность?
- Прекрати немедленно! – рявкнул он, отталкивая ее от себя с такой силой, что она не удержалась на ногах, упала в кресло и сжалась в нем, сотрясаясь от тихих рыданий, душивших ее и мешавших говорить, хотя что-то все еще шептали и бормотали ее губы, прямо как тогда, в агонии от серебряной боли. Рейнальд почувствовал, как по правую руку что-то дернулось, кто-то…Эйдан… и снова они были не одни, теперь под прицелом глаз остальных, оцепенело наблюдавших со стороны, он обвел их взглядом, тяжелым и предупредительным, прежде, чем снова смерить ее взглядом. – Я глава этой семьи, - негромко проговорил он. -  И как глава я буду решать, как мне эту семью защищать.
Рейнальд не ожидал, что его голос будет так убийственно холоден и спокоен, сам от себя не ожидал, что ограничится ледяным раздражением, не сорвется в гнев и ярость так же, как и она – все отгорело уже, и их переживания и их взаимные обиды, его вина и ее злость покоились на земле, среди праха и пепла того, что сгорело вместе с домом Шэйна в далеком уже двухтысячном. Все, что происходит сейчас, всего лишь искра, привычка тех, кто живет слишком долго, чтобы забывать и забывать так быстро.
- Хочешь сказать, что ты готов связаться… с ним ради этого? – прговорил Эйдан, в чьем взгляде и голосе тоже был гнев, но ледяной и укрытый от глаз, не то, что у Эммы.
- Этого? – переспросил Рейнальд. – Ради вас. Тебя, нее, всех вас, можешь называть семью  и ее безопасность «это», если тебе угодно. Пока в тебя не начали стрелять.
- Мне не нужно, чтобы меня охранял... этот. Мне ничего от него не надо, - брезгливость в тоне Эйдана вызвала только улыбку, и его брат, брат, который как и его сестра по рождению и крови все эти двенадцать лет носили в сердце память о той ночи и их общем отце, память более живую, чем у всех остальных, вздрогнул от этой улыбки почему-то. Рейнальд только сейчас заметил, что Эмма затихла в кресле, и теперь просто молчала и не смотрела в его сторону.
- Ангел просто меч, - медленно проговорил Рейнальд, глядя в упор на упрямого брата, который - сейчас это стало до смешного понятно и ясно снова - малодушно ненавидел исполнителя, не в силах ненавидеть того, кто привел падшего в дом Шэйна под Рождество в двухтысячном, и о причине этого малодушия он мог только гадать. - Просто оружие, которому указали цель, и оружием останется. Если тебе не нужна защита, - он глянул на сжавшуюся в кресле Эмму и снова поднял взгляд, - дверь открыта и ты свободен. Вы оба.
Рейнальд не стал дожидаться ответа, да и не нужен был никакой ответ. Все было сказано, и даже больше. Когда последний раз он указывал им на дверь, когда последний раз они грозились уйти и даже уходили, а он продолжал терпеливо ждать и всегда дожидался своего - оба возвращались в темноту этой квартиры, тихо занимали свои места и делали вид, будто ничего не произошло? Когда последний раз это было? Случится ли снова на этот раз? Завтра уже станет ясно, завтра, когда солнце начнет клониться к горизонту, он проснется и узнает, сбежали ли они опять от него. Пронется и будет думать, что делать и что сделать для тех, кто останется. Не останется никого... ему всегда будет, кого защищать.

38

Когда закрылась дверь, вопреки собственным ожиданиям, он еще долго сидел, и смотрел в темноту, и отстраненно слушал, как ворочается и колет незатупляющаяся боль, и думал. Не о прошлом, нет. Не о старом доме, в котором десятилетие тому назад так же пролилась его кровь, и не о бледном лице, обрамленном темными волосами, и не о том, как корчилась она рядом с ним, чужая и уродливая, изломанная, вывернутая наизнанку - своим звериным нутром наружу... нет, нет. В его прошлом достаточно темных глаз, в которых навеки гасли сияющие звезды, и достаточно звезд, которые больше никогда не выйдут насвтречу вечернему небу. Падший ангел думал о будущем. Складывал и предполагал, чтобы повернее ударить в ответ, чтобы навсегда лишить чьи-то руки смелости и силы держать оружие, и чтобы всем прочим это было не меньшим уроком. Завтра, или послезавтра ему предстоит долгий, длинный разговор со своим псом, тому виднее и яснее то, о чем он сам мог только догадываться, что-то сдвинется, что-то шевельнется в гнилой, звериной изнанке города, но пока что шевелилось только что-то в его истерзанном теле, да громче стал шепот в ушах, так похожий обычно на шум сердцебиения.
- Замолчи... заткнись.
Не в силах подняться, падший ангел сжался на полу и только молил, просил кого-то о пощаде, просил замолчать, просил уйти, но в пустой гостиной он был слвершенно один и единственным звуком был только его надтреснутый голос. Сам себе судья и палач, глупое дитя, оставившее порог чужого дома раньше назначенного срока. Всю ночь напролет, до самого позднего утра, ему снились корни деревьев и чьи-то тонкие руки в них, ускользающие холодные пальцы и металл, вытекающий из бесконечных рядов книг, расставленных в некоей чудовищной библиотеке. Кто-то, кто назвался дурным несуществующим именем, шел следом и требовал чего-то, требовал отыскать какой-то из бесчисленных томов, но падший не слушал, и тащился дальше, босыми ногами по шипящему расплаву, и шатался от слабости, теряя кровь, теряя память и слова, рычал в ответ, пока не сделался чем-то непередаваемо уродливым, способным тащиться лишь на четырех тощих лапах. Кричал, кажется, плакал, заблудившись в темноте, когда красноватый свет перестал сопровождать его и неведомый преследователь, разочаровавшись, отстал и потерялся. Лежал и ждал смерти, в которой иным, не его собственным, но несоизмеримо высшим судом, бездну лет тому назад было отказано. Ждал хотя бы огня, или боли, или кого-то, кто жил в вечном мраке его снов, неотличимом от настоящей Бездны, но дождался только знакомого голоса, назвавшего его по имени.
- Мистер Луин?
Вежливый отстраненный интерес - вот он какой на самом деле? И, наверное, немного опаски, ей не доводилось видеть такое, да еще так близко.
- Ничего страшного. - Ответил, не открывая глаз, не собираясь вспоминать, как зовут именно эту горничную, смелую, немного дерзкую и бесконечно очаровательную, стоит только приблизиться на расстояние прикосновения к ее горячей смуглой коже.
Понимая, как отвратительно выглядит, валяясь посреди холла, Ассар все же заставил себя встать и, пряча взгляд, убрался наверх, к себе, за закрытую дверь, где в полумраке поблескивали корешки книг на полках и в ящиках, ах, как жаль, что у него не было времени все их читать, быть может, он и здесь нашел бы ту, единственно нужную, от которой отказался в своем сне.

Действительно, в произошедшем спустя несколько дней не нашлось ничего страшного, кроме уязвленной гордости, сгинувшей на задний план как нечто совершенно скучное и не достойное внимания, когда навалились скопившиеся дела. О, они, все эти неразрешенные вопросы, накинулись на незадачливого падшего, как стая стервятников, и до позднего вечера у него не находилось времени, чтобы рассматривать в зеркале медленно заглаживающийся шрам под ребрами или еще раз осмотреть телефон мертвеца, так и оставшийся где-то дома, в полнейшей недосягаемости до самого уик-энда. Только тогда Ассар нашел в себе не только силы, но и некий интерес к оставленному было разбирательству.
- Доброе утро, - Не удержался от шутки, глянув на сгущающиеся синие сумерки за окном, задернул штору, - Ты знаешь, я забыл сказать, у меня остался его телефон...  Сноудана. Я пришлю номера, на которые он звонил перед смертью... Да, дома, нет, не приезжай, я устал. Хейес, я не один... черт.

39

Тихо шелестели страницы, и в прокуренном от пола до потолка полутемном кабинете это был единственный звук, нарушающий сгустившуюся ожиданием и нетерпением тишину. Рейнальд следил взглядом за струйками сизого дыма, подсвеченного желтым светом неяркой лампы, поднимающегося к потолку от непотушенной сигареты Берга в причудливой старинной пепельнице, устремлявшегося вверх и к окну, где дождливый ветер выдувал его прочь. Он не знал, сколько времени уже Питер придирчиво и очень внимательно просматривает тот беспорядочный ворох бумаг, документов и свидетельств, которые он привез ему сегодня – дни раздражением Берга, которого явно оторвали от дел. Рейнальд терпеливо ждал, пока он просмотрит каждую запятую и вынесет вердикт, считая и пересчитывая старинные статуэтки из темного дерева, немыслимых форм и размеров, которые Питеру присылал коллега из далекого Китая, или перебирая в голове события последних нескольких дней, подтолкнувших его поторопиться. На его теле уже не осталось и следа неудачного, неумелого выстрела, но другой след, более глубокий, надоедливой занозой застрянет в памяти надолго, до тех самых пор, пока не исполнится обещание, которое он произнес в темной гостиной, пропахшей кровью. И для этого ему и нужен был Берг, сведущий в этих делах и единственный юрист в городе, которому они: он, Джонатан и все остальные – доверяли свои дела без колебаний. Рейнальд оторвал взгляд от созерцания кабинета, посмотрел на сосредоточенно и хмурого Питера. А темноте и падающем с одной строны свете лампы тени на его лице стали резкими, и явственнее проступили на нем следы прожитых лет, оставленные временем. Когда-нибудь все эти люди начнут один за одним уходить из его жизни, им на смену придут новые, которых тоже смоет временем, неизбежно заберет смерть, болезнь или увечье – а он останется, всякий раз привыкая и принимая их рядом с собой заново. Кому он доверится, когда не станет Питера? Может, и правы те, кто говорит ему из раза в раз, что бессмысленно работать с людьми, которые слишком недолговечны, может, правы они, когда намекают ему, что пора искать себе партнером и компаньонов и помощников среди тех, кто будет рядом всегда. Кому не страшна одинокая пуля под ребра, и даже если окажется слишком слабым смертный облик, ничто не в силах будет остановить отплату.
- Этого недостаточно. Слишком мало, - наконец, Берг положил бумаги на стол и выпрямился, сняв очки небрежно бросив их поверх белых листов. Рейнальд поднял глаза на юриста, который устало потирал перенапряженные глаза.
- Что значит «мало»?
- Это значит то, что значит, - резко ответил Питер, выравнивая бумаги и делая из них аккуратную стопку. – Любой толковый юрист развалит это дело на раз. Да и не думаю, что твое ОКПУ вообще пустит его в суд, сомневаюсь, что им захочется позориться. А там тоже есть юристы с головой, поверь мне.
- И что, вообще ничего нельзя сделать? – с нажимом проговорил Рейнальд, глядя на Питера, хотя знал, что тот не изменит ответа и не передумает. И тем не менее, он имел право надеяться на маленькое чудо в исполнении Берга и его людей, в конце концов, не раз и не два они делали им с Джонатаном неожиданные подарки тогда, когда никто уже не ждал.
- С этим? Нет. Все это косвенные улики, прямых нет, да и не доказывает это все связи Вайса со Сноуданом и этими подпольными пунктами. Если бы ты смог заставить говорить Стилински – другое дело… или было бы какое-то прямое свидетельство того, что Сноудан и Вайс встречались лично или через посредников… тогда можно было бы рискнуть и напрячь ОКПУ.
Рейнальд промолчал, отводя взгляд, обдумывая это неожиданное известие, неприятное. Оно значило, что придется еще поработать и поискать, как и то, что, скорее всего, он упустил свой шанс разобраться с этим делом быстро, когда позволил Ассару влезть со своей самодеятельностью. Питер меж тем заговорил снова.
- Честно говоря, я бы на твоем месте спустил это все на тормозах. Они слишком круты для вас с Джонатаном.
- Я хочу, чтобы они все сели, -  зло бросил Рейнальд, резко оборачиваясь на Берга. – Или сдохли, - добавил он тише, нисколько не заботясь о том, что и кому говорит. – Чтобы ни одна шавка больше не смела тявкать на меня из своего угла. Это не вопрос мести, Питер. Это вопрос выживания, - он отвел глаза, затем снова посмотрел на Берга, который не шелохнулся и не сменил позы, и даже в лице его ничего не изменилось. – Либо они меня, либо я их.
- Знаешь, о чем я сейчас думаю? – сказал Питер после паузы, и Рейнальд дернулся едва заметно, опережая его слова, уже готовые сорваться с губ.
- Не надо, - он сказал это негромко, но невольно сделал эту просьбу почти угрожающей. Не Бергу бояться, но он сжал недовольно губы и мотнул головой.
- Что не надо, Рейнальд? Он поступил бы точно так же.
- Любой бы поступил.
Питер приподнял бровь, и в этом жесте был весь немой вопрос, которые он так и не задал, только потянулся за еще одной сигаретой и закурил.
- Я поищу для тебя выходы, но, мне кажется,  ты и без меня знаешь, что тебе надо делать.
Рейнальд кивнул, хотя на самом деле – понятия не имел, что ему теперь делать.

Звонок раздался на следующий день вечером, в тишине пустого дома, который был обыкновенно тих после случившегося. Казалось, что ничего не изменилось, но при этом изменилось многое – и после того памятного разговора здесь было немноголюдно. Эмма и Эйдан ожидаемо не появлялись, и он даже не удивился этому и не ждал назад, остальные… казалось, что все они решили дать друг другу время отойти и разобраться со своими делами и проблемами, и только Бен был постоянно где-то рядом, с ним и с Джонатаном. У него было особенно времени думать о том, что происходит, чувствовать себя так, словно его оставили один на один с происходящим – все-таки это было не совсем так – и только в тот вечер он ждал звонка и в ожидании невольно задумался об этом всем. Звонок прервал невеселые раздумья, хотя это был не тот, кого Рейнальд ждал и не тот, кого ожидал услышать. Он вообще забыл о том, что падший обещал позвонить ему, как только сможет  - все равно не верил особенно, что Ассар после всего случившегося захочет связываться, и причиной тому была его вина за Сноудана и злость за пулю, не ему предназначавшуюся, но в какой уже раз он удивил, поставил своим поведением в тупик.
- Доброе, - на автомате отозвался Рейнальд, только через секунду поняв истинный смысл сказанного, и чуть усмехнулся этой неуклюжей шутке, которая, тем не менее, не вызвала раздражения или недовольства. Он выслушал Ассара, но ему было достаточно первой фразы, и а эту фразу он зацепился. После этого ожидаемый так звонок стал неважен и даже не нужен. – Я приеду… нет, все, жди...
... Тихий стук по дереву нарушил привычную сонную тишину утреннего офиса. Этим утром солнце было к нему благосклонно, спряталось за тучами с рассвета, хотя Рейнальд все равно старался держаться подальше от светлых квадратов на полу и стенах, морщась недовольно тогда, когда избежать их не выходило, и прикосновение рассеянных в облаках заставляло ускорять шаг. Берг уже был здесь, именно ради этой тишины и разговора наедине он и
- Я думал, ты в это время спишь.
- Разве ты никогда не работал по ночам? - усмехнулся Рейнальд, усаживаясь к кресло в тени, подальше от окна, за которым серый свет становился постепенно все более чистым и ярким. - У меня к тебе дело, разговор не телефонный, а говорить, пока тут снуют твои конторские мальчики, не с руки.
Питер сделал какое-то неопределенное движение бровями, не то удивления, не то крайней степени внимания, может все сразу - папку он тут же отложил и приготовился слушать, эта готовность была во всем, от взгляда до сложенных на столе холеных адвокатских рук.
- Я все по тому же делу...
- Рейнальд, всего два дня прошло, я еще не...
- Подожди, - Рейнальд поднялся из кресла, запуская руку во внутренний карман пиджака и выклыадывая на стол перед питером листок белой бумаги с аккуратным столбцом номеров и  фамилий. - Посмотри на это. Знаешь, что это? Это распечатка телефонных вызовов с мобильного Сноудана, того самого Сноудана.
- Откуда у тебя он?
- Мир не без добрых людей. Сейчас это неважно. Если другие добрые люди принесут тебе компромат на Вайса и его компанию, такой, от которого никто не отвертится даже если сам Господь Бог выступит адвокатом... возьмешься за это дело? Возьмешься представлять меня и Джона в суде и разговаривать со следаками из ОКПУ?
- Хотя бы из чистого любопытства, как долго ты после этого проживешь, Хейес, - после паузы проговорил Берг, и пусть шутки Рейнальд не оценил, главное было сделано.

Отредактировано Raynald Hayes (3rd Jun 2014 03:35 am)

40

Она так редко приезжала к нему на работу, что с порога стало ясно – произошло нечто из ряда вон. Она переменилась, как будто что-то надломилось и вчерашняя маленькая принцесса вдруг обнаружила на задворках своего королевства нищету и смерть, она стала тихой и словно бы до сих пориспуганной, а в тот день все еще более усугубилось проклятым клочком бумаги, который они ей прислали.
Ассар рассматривал его с налетом брезгливости: давно и плотно знаком был с муравьиными упорными и цепкими порядками ОКПУ, которое пожелало видеть его любовницу свидетелем.
- Ерунда, - Он улыбнулся, поднял голову, попробовав поймать взгляд сидящей на подлокотнике его кресла женщины, безуспешно, - Сейчас мы пригласим к нам на обед адвоката, ты с ним обо всем поговоришь и будешь слушаться, хорошо?
- Да.
- Ну в чем дело? Кэрри?
- Не хочу, чтобы все это начиналось, я не хочу этого касаться.
- Ну прости меня, ничего не поделать.
Кто-то же должен разгребать навоз для твоих алых роз, не правда ли?
Она перебралась на колени к падшему, прижалась с тем неясным намеком, который любой мужчина узнает безошибочно, но в ответ получила только снисходительную ласку, не подразумевающую продолжения.
- Когда мне было двенадцать, точно так же началось с матерью. Меня хотела забрать опека. Знал бы ты, как беспомощен человек в двенадцать лет…
И дело не в том, что произошло тогда, полжизни назад, и не в том, как, не отрываясь, Кэрри смотрела на безобидную и даже жалкую повестку, а в том, что с той ночи он к ней не прикасался. Не собирался показывать след под ребрами, затягивающийся удручующе медленно, не хотел пугать еще больше серьезностью всего этого предприятия, но она, как любая другая женщина, выдумывала тому свои объяснения, потом обиды, потом способы примириться, вот как сейчас. Как все глупо, черт подери, как долго он пытался убраться от всех этих игр и хотя бы в ее присутствии позволить себе прямоту, а теперь, куда, а, главное, к чему они пришли? Куда пропала обезоруживающая искренность?
- Могу себе представить. – Суховато ответил Ассар, приподнялся, посмотрел серьезно, не поддержав игры: - Давай не сейчас.
- Как хочешь.
Обиделась. А ведь с него все началось, с его лжи, то ли попытки не показать, что кое-что дошло до того, что в него стреляли, то ли от стыда, что он позволил себя подстрелить. И не находилось слов, пока она уходила, пока преодолевала эти ужасно длинные десять шагов по просторному кабинету до двери. Что? Пообещать позвонить? Падший только усмехнулся закрывшейся двери. Так и не сказал ни слова.

Неприятности в одиночку не ходят, такая пословица существовала на многих языках. Адвокат в очередной раз улетел куда-то в загадочно любезную ему Румынию вместе с женой, оставив вместо себя свою помощницу Юлиану. Несмотря на изрядный испуг, который она изо всех сил пыталась скрыть, Ассар выбор своего старого знакомца одобрил, во всяком случае, обе женщины поняли, какой именно линии требуется придерживаться. Кэрри на сей раз должна была убедить несговорчивое ОКПУ в том, что своими собственными глазами видела некоего Сноудана там, в притоне, и тогда найдется еще с десяток свидетелей тому, перед кем и как отчитывался этот тип, а то, что его ищут по всей Британии и не могут отыскать… тем хуже для его хозяина.
Однако об успехе своего предприятия, удалось или нет скормить подозрительной химере специального правосудия свою версию событий, Ассар так и не узнал. Ему даже не дали поприсутствовать на допросе, хотя он приложил к этому все свои недюжинные усилия, химера оказалась тертой и на трюки нелюди категории S клевать категорически отказалась, только ухмыльнулась снисходительно. Пока Кэрри сидела в соседнем кабинете со следователем, его коллеги развлекали, в меру своих сил, а в большей степени отвлекали заявившегося к ним падшего разговорами и чашкой крепкого кофе. Люди, не привыкшие прислуживать, привыкшие к совершенно иным порядкам, серьезная и непреодолимая разница между привычными Ассару встречами и их серым казеным миром, они старались как могли, чтобы сунувшаяся в их владения тварь не сумела вытворить никаких чудес, а заодно выяснить ее, твари, сторону в этом деле. Под конец невзначай поведанные безобидные сплетни о Рейнальде Хейесе и его покровителях чуть ли не открыто перемежались вопросами, знакомы ли они; Ассар упрямо валял дурака и отмалчивался, делая вид, что намеков не понял.
Чудес действительно не было. Никаких чудес, не выкрутиться и не повлиять на допрос, когда трое болтунов наседают с трех сторон своей наигранной доброжелательностью, от которой песок скрипит на зубах, но он слишком долго знал ОКПУ, чтобы заподозрить, что ее ищейки настолько потеряли хватку, что не поймут, зачем падший является страховать свою девку. Однако, когда чудеса невозможны урвать свое помогает обычный диктофон, упрятанный в карман адвокатского пиджака. Этого более чем достаточно, чтобы при следующей встрече с вампиром бросить ему флешку с записью и полагать свое участие в этой истории законченным.
- Здесь запись допроса Кэрри, ее вызывали несколько дней назад, а как твои дела?
Несмотря на поздний час, он не выглядел уставшим, ему несложно было пренебрегать сном, когда в Регене оказалось столько людей и нелюдей, мечтающих перетереть в порошок не только оппонентов, но и их случайных помощников. Да и в этом месте сложно спрятать возбужденный блеск глаз такому, как он, карающему, не забывшему особый вкус охоты, ощущение, от которого сердце начинает биться быстрее, а чутье обостряется, и с закрытыми глазами позволяя вызнавать среди толпы живых и мертвых, знакомых и незнакомых. Со времени их последней встречи Мария высоко поднялась, ну или не так низко пала, судя по стоимости бриллиантов у нее на груди и на руках; высокомерно простив ему чисто меркантильный интерес к собственному декольте, вампиресса ушла, позабыв поинтересоваться, что падший забыл в ее заведении, тем более, что того, кого искал, он нашел сразу.
- Твой способ расслабляться? – Ассар откровенно рассматривал людей и нелюдей, окружавших их, и сложно было найти ему более неподходящее окружение. Здесь долго, очень долго, десятилетиями забывают возмутительные вещи, те, вроде которых когда-то выкидывала одна вздорная особа с ручным ангелом за плечом, и теперь история по-своему повторялась.


Вы здесь » Black&White » Настоящее, 2014 год » Враг врага моего