6. Внешность
Невысокая, но умело скрывающая это с помощью длинных каблуков, стройная – не худая и не полная, статная дама, одевающаяся с неизменной элегантностью: «нестареющая классика» - лучшее определение для её гардероба, выдержанного в приглушённых тонах, одинаково подходящих для деловой встречи и светского вечера. Все вещи сделаны исключительно на заказ известными кутюрье, нередко, уже давно мёртвыми: когда она говорит, что это платье от Шанель, она имеет в виду не фирму, а то, что оно сшито руками Коко. Длинные светлые волосы почти всегда собраны в строгую причёску, светло-карие глаза чаще всего скрываются за непременными солнцезащитными очками, а губы зачастую накрашены ярко-красной помадой. Косметикой Моник пользоваться умеет и активно её использует, чтобы скрыть мертвенность своей бледности, так что не всегда в ней можно распознать вампира с первого взгляда, хотя присмотревшись, это не так уж и трудно сделать. Голос у неё глубокий, тихий, но властный, голос женщины, которая привыкла, что её внимательно слушают, а не перебивают и спорят.
7. Биография
Гюго Фошё, преуспевающий парижский нотариус, примерный католик и семьянин, всегда мечтал о сыне, наследнике и продолжателе дела. Но все три ребёнка рождённые его женой, Маргаритой, были прелестными девочками. Гюго уже давно смирился со своей судьбой, и хотя втайне всё ещё тешил себя мечтой о сыне, он уделял всё своё свободное время трём дочерям – Адель, Беатрис и Моник, всячески балуя и опекая их, возможно даже слишком. Он никогда не ругал и спускал с рук мелкие шалости, а мать, в силу очень мягкого характера, тоже не могла их, как следует отчитать. И если две старшие дочери, Адель и Беатрис, были более ответственными и старались любовью родителей не злоупотреблять, то Моник была совсем не такой. Она была сообразительной, но страдала от своей глупости, той, что проходит с годами, но ославляет за собой долгий шлейф неверный решений и их последствий стелящийся сквозь всю жизнь. Моник не хотела ничего учить, ей претили скромные мечтания сестёр, чьё будущее они видели исключительно в роли любящих жён и заботливых матерей, младшая была исполнена энергией и амбициями. В пятнадцать лет Моник начала выскальзывать из дома без ведома родителей и бесчисленных гувернанток, и подрабатывать, танцуя в небольших клубах Парижа. Она дела это не потому, что ей нужны были деньги, ей нравилось внимание публики, нравилось играть с ней, дразнить, ловить на себе восхищённые взгляды. Именно в одном из таких клубов она повстречала Жан-Пьера, начинающего импрессиониста, с которым вскоре сбежала из дома. Они живут на Монмарте, в необставленной толком мансарде, он рисует картины, а она танцует за деньги. Ни кто другой, как Жан-Пьер впервые привёл Моник в недавно открытые кабаре Le Chat Noir, которое очень скоро стало главным местом собрания не только парижской, но и всеевропейской богемы. Именно завсегдатаи Le Chat Noir дали Моник прозвище La Galá. Жан-Пьеру, который начал приобретать признание и успех, не очень нравилось разнузданное поведение и свободные нравы подруги, что становилось причиной частых ссор, а в скором времени и расставания.
Сейчас, оглядываясь на эти года, Моник не может не вспоминать о них без улыбки, о том, как каждый вечер посещала оперу, салоны и танцевальные залы, одевалась в шёлк, бархат и золото, но при этом всегда опаздывала с оплатой аренды за мансарду и питалась исключительно на банкетах, так как у неё вечно не было денег.
Le Chat Noir привлекал самую разнообразную публику – писатели, музыканты, художники, скульпторы, архитекторы, декораторы, ювелиры, только начинающие и уже прославленные, гении и посредственности – Галá была знакома со всеми ними, но встреча, произошедшая весной 1885 навсегда изменила её жизнь. Давно уже Париж стал неофициальной столицей нелюдей континентальной Европы, и Моник они встречались достаточно часто, особенно в кругах богемы, но в этот раз было как-то иначе. Мерседес Прадо – жгучая испанка, несмотря на то, что она уже давно мертва, любовью к жизни она затмит тех, в чьей груди ещё бьется сердце. Даже сейчас Моник не может с уверенностью сказать, это очарование в ней естественное или нет, дарованное природой или иными силами. Моник не помнит, как Мерседес спросила, хочет ли она уехать с ней, не помнит, как ответила «Да». Не понимает, как оказалась втянута в эту странную, противоестественную связь, как оказалась в особняке на берегу Женевского озера. Были ли они вдвоём или их было много? Была ли там кровь и обнажённые тела вокруг, все с лицами Мерседес, переплетающиеся друг с другом, образуя единый организм с Моник в центре него или же тела было всего два? А затем это наваждение растаяло, туман рассеялся, и они отправились в путешествие по средиземноморскому побережью. Лиссабон, Мадрид, Валенсия, Барселона, Марсель, Канны, Ницца, Монако, Турин, Милан, Генуя, Флоренция, Рим, Неаполь, Палермо, Болонья, Верона, Венеция, Афины, Фессалоники, Стамбул, а оттуда на восточном экспрессе обратно в Париж. Эта поездка оставила в душе Моник неизгладимый отпечаток – в ней проснулся живейший интерес к античности, искусству эпохи Ренессанса и философии, который она стала весьма активно утолять. По настоянию Мерседес она поступает в Высшую школу изящных искусств. Тогда же она начинает понемногу собирать свою коллекцию произведений искусства, чему немало способствует личное знакомство со многими творческими деятелями.
В тоже время Мерседес задаёт своей новой подопечной сакраментальный вопрос: «Желает ли она, чтобы эти несколько недель растянулись на несколько столетий, желает ли она, чтобы этот праздник был всегда с ней? Хотел ли Моник вкусить вечность?». Это предложение смутило её и Галá три дня обдумывала его, прежде, чем ответить «Да». Последнее, что она помнит – как тьма поглотила её, медленно высасывая всю жизнь до одной, самой последней капли. А затем пришёл Голод.
Следующие несколько лет прошли, подобно предыдущим неделям, как бы в тумане, но на это была уже не нежно-розовая вуаль очарования, а кровавая завеса. Мерседес стала учить Моник правилам новой жизни: тому, как подавлять зверя внутри себя, как выживать, как брать кровь. Она говорила – глупы те, кто охотится подобно диким животным, рыская в зарослях каменных лесов. Как человек возвышается над зверем, так вампир возвышается над человеком. Подобно кролику встретившемуся взглядом с королевской коброй, они сами желают тебе всю свою кровь, нужно лишь помочь им это понять. Мерседес испытывала некоторое презрение к традиционному вампирскому обществу - эта черта частично передалась Моник; к этим прячущимся по тайным кабинетам склочникам, которые поглощены исключительно удовлетворением своих мелких амбиций: борьбой кланов, интригами внутри семей и непрестанной войной за охотничьи угодья. Семья Мерседес была довольно «дружной», хотя, возможно, это не то слово, что следовало бы употребить, но интриг внутри неё не велось, но всё дело было, наверно, в том, что отдельные члены были раскиданы поодиночке по всему миру и попросту успевали не надоедать друг другу.
Приближалась очередная всемирная выставка, Париж всё больше начинал напоминать Новый Вавилон и даже готовился обзавестись своей собственно Башней, в самом центре города, на этот раз выстроенной из металла. В это же время La Galá меняет место работы и уходит во вновь открывшийся Moulin Rouge.
Гром первой мировой войны в мановении ока разрушил чувство суетливого покоя, что начало складываться у Моник – город был обескровлен, доставать пропитание становилось всё сложнее, и вот-вот готова была вспыхнуть с новой силой борьба за охотничьи территории. Понимая это Мерседес забрала Моник из столицы, и они переехали на время ближе к линии фронта. Там она вновь вспомнила голод, который, казалось, почти забылся за толстым занавесом сигаретного дыма, которой были наполнены клубы и кабаре, где жертва сама находила охотника, стоило лишь протянуть руку и взять её. Но теперь это сизое, дурманящее покрывало очарования вампирской жизни, в котором она прожила последние пятнадцать лет, было безжалостно сорвано, обнажая уродливую, жестокую, звериную правду их природы и существования. Там она познала ужасы войны, когда они проникали ночью в госпитали и припадали воспалённым ранам, пили из ран в развороченной штыками, пулями, осколками гранат и бомб плоти чёрную, горькую кровь, наполненную болезнью, страхом, болью и воспоминаниями. Пили, пока тела не покидали последние капли этого отвратительной, но от того не менее притягательной и живительной жидкости.
После войны Мерседес решила, что она научила Моник всему, что могла ей дать, теперь её подопечная была вполне самостоятельной, могла позаботиться о себе и старшую вампиршу во Франции ничего больше не держало. Она направлялась куда-то на восток и предложила своему птенцу поехать с ней. Но город наполненный воспоминаниями, уже далёкими и не такими яркими, как раньше, всё ещё крепко держал Галу, которая не готова была полностью порвать с прошлой жизнью.
В начале двадцатых годов она встретила русского поэта, Володеньку, приобретшего известность во время революций, который ненадолго приехал во Францию и вскоре возвращался обратно во вновь ставшую столицей Москву. Вернулся он туда вместе с Моник. Они жили вчетвером: Володя, его жена Татьяна, она сама, а так же Рудольф. Последний был немцем по происхождению, оборотнем. После развала рейха, лишённый императора, которому можно было бы служить, он уехал в Россию в поисках новой жизни, где и встретил Володю и Татьяну. Моник так и не знает, кто из них двоих втянул Рудольфа в этот любовный многоугольник. Они не испытывали ревности друг к другу, не было зависти или обид, обменивались друг другом в зависимости от своих желаний и прихотей, а порой собирались все вместе. Они любили друг друга, каждого в равной степени… и всё-таки нет. В начале 1925 года Таня и Володенька развелись. Рудольф предлагал Моник остаться с ним в Москве, а возможно вместе уехать в Киев или Ленинград, как его только начали тогда начали называть. Но она предпочла вернуться в Париж, одна.
Двумя годами ранее один английский археолог, Картер его фамилия, обнаружил нетронутую гробницу юного фараона и это открытие вновь погрузило мир в безумие египтомании. На фоне происходящего, новый номер Моник, танец, в котором она, облачённая в полупрозрачные одеяния древних жриц, укрощала двух королевских кобр, а замет целовала их, возымел оглушительный успех. Она проехалась с выступлениями по всему Старому Свету, а затем получила приглашение и в Новый. Она побывала в Нью-Йорке, Детройте, Чикаго, Новом Орлеане и, наконец, в Лос-Анджелесе, в котором задержалась дольше, чем планировала. Среди зрителей, наблюдавших её танец, оказался и достаточно известный режиссёр, который был настолько очарован европейской гостьей, что комплиментами, подарками и мольбами уговорил её сняться её в одной из своих кинолент. Первая же картина обернулась признанием актёрских талантов Моник, в след за ней пошли новые и новые фильмы. Уже в 1927 начали появляться первые ленты со звуком, но лишь спустя два года они заняли доминирующее место и окончательно вытеснили немое кино. Сколь быстро пришли к Моник слава и признание, так же быстро они её и покинули: ещё вчера она была одной из самых ярких звёзд Голливуда, без которой не обходилась ни одна вечеринка, ни один раут, а сегодня она уже окончательно забыта зрителями. Она так и смогла простить кинематографу эту измену.
Следующие десять лет она провела в Нью Йорке, сердце нелюдского мира Нового Света. Там её настиг мировой кризис, там же она наблюдала за строительством Empire State Building, второй Вавилонской Башни новейшей истории, памятника гордыни во врена отчаяния. И не смотря на то, что ей без особого труда удалось влиться в Манхэттенскую богему, её давно остывшее сердце все ещё испытывало тоску, когда Галá вспоминала о Париже. А тревожные новости, то и дело доносившиеся из Европы, лишь тревожили душу, вызывая ностальгию, так что, наконец, Моник вернулась во Францию как раз накануне войны.
Это странное чувство, когда город тебе так хорошо знаком, ты узнаешь каждую его улочку, но в тоже время что-то постоянно нарушает, казалось бы, привычную картину, какие-то мелкие детали: нет больше того магазинчика на пересечении rue Гарро и Равиньян, построили новый дом на площади Пигаль и кругом те же лица, но все незнакомые. Это был тот же город, но он уже был другим.
Если вы попытаетесь узнать что-то о годах второй мировой, то найдёте информацию лишь о том, что Галá покинула Париж за несколько дней до того, как он был взят немецкими войсками и вместе с другими беженцами направилась в Касабланку, где провела несколько лет в ожидании разрешения на выезд от коллаборационистских властей. На самом же деле, после взятия города Моник направилась в Берлин и пробыла на территории Третьего Рейха до 1943 года, и только после этого направилась Марокко, пробыла в Касабланке неделю и без проблем попала на территорию нейтральной Португалии, откуда на самолёте направилась в США. Никому из ныне живущих, кроме неё самой, об это факте биографии неизвестно, как то, чем она там занималась, так как Моник приложила все усилия, что бы уничтожить любые свидетельства и доказательства.
Следующие двадцать лет она прожила в Нью Йорке, пока в начале 80-хх не встретила Генри Лейла, владельца довольно крупного частного музея искусств в Регене. Он приехал в Новый Свет в поисках инвесторов и патронов – музей переживал не самые лучшие времена. После некоторых переговоров Генри и Галá пришли к соглашению: Моник передаёт всю свою коллекцию предметов искусства в Lale Gallery, а в обмен на это получает долю от прибыли. Должно заметить, что последнее столетие коллекция Моник изрядно разрослась, и она уже давно подумывала о том, что бы найти постоянное пристанище для неё, тем более, что перспектива приобрести постоянный источник заработка казалось весьма привлекательной.
За передачей предметов искусства в музей последовал и переезд Моник в Англию. Там она поступает в Кембриджский университет, где изучает менеджмент. После окончания обучения, она принимает активное участие в развитии музея, который вновь приобрёл популярность, привлекая инвесторов, выигрывая гранды, расширяя музейное собрание и организовывая выставки. В 1988 они расширяются, открыв Lale London в столице Соединённого Королевства, а в 1993 – St. Yves в Корнуолле. В 1998 умирает Генри Лейл и место главы занимает Моник, хотя Джейкоб, сын Генри, остается её партнёром и владельцем доли активов Lale Group.
В 2000 Lale Gallery разделяется на два музей: старый переименовывается в Lale Britain – в нём размещается собрание британского искусства, в новом же здании открывается Lale Modern – второй по величине музей Британии, посвящённый исключительно современному искусству и который вскоре становиться одним из самых посещаемых музеев. Всё это способствовало так же прославлению Моник, не только, как бизнес-леди, но как ценителя и знакомка искусства.
Сейчас Галá является самым известным и значимым критиком современного искусства в Британии, если не во всей Европе или даже Западной Мире. Её мнение определяет, что является искусством, а что нет; её словом отделяется новаторство от мусора и вторичной безвкусицы. Она старается всегда объективной быть в своих оценках, но порой не может избежать искушения и не злоупотребить своей властью.
8. Характер, привычки, хобби
Встретив эту женщину впервые, вы вряд ли сможете сказать, что она уже столетие, как мертва. Обаятельная, приветливая, скорая на улыбку и смех – для неё жизнь, как будто бы нескончаемая вечеринка, праздник, а она – самый его эпицентр. Лёгкая, даже ветреная, она с удивительной ловкостью меняет течение разговора, избегая серьёзных тем, а стоит вам сделать замечание по этому поводу, она лишь рассмеётся: «Дорогуша, вы совершенно несноснейший зануда» да так, что иначе, как комплимент это невозможно будет принять. Обожает внимание и неизменно ревнует, если кем-то восхищаются больше, чем ей, если кто-то посягает на пьедестал. Но, тем не менее, долго обижаться или сердиться она просто не умеет и достаточно единственной шутки, что бы лёд моментально растаял, а все разногласия оказались забыты.
Однако хоть сколь-либо внимательный человек, стоит ему провести несколько минут наедине с Моник без труда поймёт, что всё это – не более чем маска, пытающаяся обмануть не искусностью, а фальшивым блеском. В сиянии прожекторов, хрустальных люстр и вспышках камер её легко не заметить, но в блеклом свете энергосберегающих ламп она бросается в глаза. Но она помнит эмоции, хотя и давно испытывает их в приглушенном виде, как будто бы смотрит на мир сквозь дымчатое стекло, помнит и отлично подделывает, хотя, кажется, уже не в состоянии их понять. Она помнит любовь и страсть, помнит гнев и ярость, она помнит, зачем нужны эти эмоции и когда следует их проявлять, она сможет их изобразить, но сама их суть и смысл начинает от неё постепенно ускользать. От того она так рьяно цепляется за единичные вспышки, будь то вожделение или злоба, благосклонность или раздражение – они дают ей вновь почувствовать себя живой, хотя бы на несколько минут, а потому она с таким упорством ищет новой встречи с ними. В постоянном поиске новых переживаний, которые порой принимают экстремальный, а то и извращённый вид.
А ещё одиночество, это бесконечное одиночество. Порой она чувствует себя одним из бесчисленных произведений искусства, которыми окружена, которыми заведует – выставленная на витрину, на всеобщий показ, окружённая нескончаемыми толпами, толпами людей, которые не могут к ней прикоснуться.
Порой Моник думает, как бы она поступила, если у неё был ещё один шанс, если бы ей дали прожить жизнь снова. Думает, но никогда не может с уверенностью ответить, что смогла бы в тот день отказаться от бессмертия, от всего этого.
Моник можно считать трудоголиком – бессмертие подарило ей, помимо всего прочего, ещё и целую массу свободного времени, значительную часть которого она тратит на свою профессиональную деятельность. В частности, именно отсутствие необходимости в отдыхе стало одним из значительных элементов её успеха.
Многим известна её любовь и ревностное отношение к произведениям искусства, а так же то, что если она вознамерилась приобрести какой-либо произведение, то лучше не становиться у неё на пути. Поговаривают, что она разоряет частных коллекционеров и скупает их имущество. Подлейшая чушь, конечно же, однако в её основе лежит реальная история. Джон Сиддал обладал одним из полотен Милле, которым Галá давно мечтала завладеть. Одна причины разорения Сиддала лежат не в мистических сферах, а в крупных просчётах финансовых вложений, Моник лишь подтолкнула падающего.
9. Круг знакомых, семья
Гюго и Маргарита Фошё – преуспевающий нотариус и его скромная жена, родители Моник. Оба давно мертвы. После побега из родительского дома, отец отрёкся от своей дочери и позора, что она навлекла своим поступком на семью, мать же вскоре слегла с чахоткой. После смерти Маргариты, Гюго женился во второй раз и обзавёлся долгожданным сыном.
Адель и Беатриса Фошё – сёстры Моник. Обе вполне удачно вышли замуж и прожили долгую, счастливую и скучную жизнь.
Мерседес (Анна Мария) Прадо – сир, испанка с очевидной примесью цыганской крови. Именно эта кипучая смесь, по всей видимости, не позволяет ей осесть в каком-либо одном месте, вынуждая пускаться в нескончаемое странствие. Моник не уверена, сколько именно лет Мерседес, но предполагает, что приблизительно около четырёх столетий. О ней Галá слышала последний где-то лет десять назад, в тот момент она находилась в Индии и обзавелась очередным потомком.
Джейкоб Лейл – сын Генри Лейла, совладелец Lale Group. Старается принимать активное участие в жизни музеев и их управлении, хотя порой это и бывает нелегко. У него с Моник сложились достаточно доверительные отношения, однако не достаточно близкие для дружественных.
Элис Брукс – секретарь Моник, весьма расторопная молодая девушка, которой удаётся уже третий год удерживать свою должность, что удивительно, учитывая завышенные требования к сотрудникам и ужасный график работы. Моник успела в некоторой степени привязаться к девушке и сейчас размышляет над тем, что оставить её при себе навечно.
Рудольф Шефер – уже немолодой оборотень, с которым Моник когда-то познакомилась в Москве. Их связывают отношения более теплые, чем дружеские и по сей день они весьма тесно общаются.
10. Сверхъестественные умения
В соответствии с расой и возрастом.
Никогда в полной мере не развивала приобретённые после перерождения способности, хотя и обладает значительным потенциалом. Первые годы после обращения Мерседес обучала Моник применению сверхъестественных умений в самых различных сферах, но ученица никогда не видела в этом особого смысла и вскоре после расставания забросила тренировки. Единственно исключение составляет контроль над сознанием – Моник настолько понравилось это приобретение, в котором она добилась вполне впечатляющих результатов, что она использует его крайне часто, порой без особой надобности, практически злоупотребляя.
Ей присвоен ранг M. |
