Где-то в глубине сознания жила робкая догадка о причине, которая заставила его просить помощи у него, него, которого падший обещал убить. Рэйвен помнил его обещание, оно сидело в нем с той самой ночи, когда показалось, что, не будь Ассар настолько пьян, все бы там и закончилось, и слова об убийстве одного из новых детей Шэйна его не удивила – это связь жертвы и ищейки, которая никогда ни проходит, и новость эта только еще раз напомнила о том данном ему обещании. Угрозе. Нехотя Рэйвен вытащил руки из карманов, будто это мог быть жест миролюбия и доверия, подобный тому, с каким падший его встретил только что, но только Рейнальд ему не верил. На судьбу безымянного младшего брата ему было плевать, как плевать на судьбу любого, кого еще породил на свет Шэйн – было в этом что-то неправильное и исковерканное, что-то уродское с точки зрения их мира, который держится за связи между созданиями и создателями, нарушение логики всей вселенной, где дети не должны идти против своих родителей, но оно так было. Если бы можно было убить каждого, он бы сделал это, но кровь Шэйна глубоко вросла в Реген, в семьи по всей Европе, вечности не хватит, чтобы не осталось ни одного напоминания о том, что он сам такой, от чьей крови его собственная кровь. Что он тоже его отродье.
-  Мог бы не впутывать в это дело Летицию, - Рейнальд подошел ближе, взял со стола зажигалку, закурил, не спрашивая разрешения, будто это был его стол и все вещи на нем – тоже его, но сейчас было не до соблюдения прав собственности падшего.  – Не хватало ей еще проблем.  Она и так многое пережила.
Все они, кто хоть как-то был причастен Джанет и ее жизни. Все они многое пережили, и у нее дома этой ночью призрак того, что потерял каждый из них, что оставил там, в прошлом, где все было как надо – как им тогда казалось – обрел плоть и кровь в каждой трещине лакированной мебели в большом и пустом теперь доме, в ее попытках извиниться и попросить прощения за якобы предательство, которое она совершила, разыскав его для падшего. Голод и нужда превратили каждого из них в никчемное и жалкое существо, проживающее на подачки, потерявшее былую гордость и былое достоинство, ныне втоптанное в пыль и прах. Когда-нибудь все будет иначе, лучше – так он говорил себе, так он сказал ей, хотя понимал, что смерть Шэйна будет лишь началом.
- Сожалею о твоем человеке, - Рейнальд удержался от фразы «я же говорил», не хотелось его злить, не хотелось снова обострять, тревожить тихую пока глубокую воду. Посмотрел прямо в лицо, не отводя взгляда, словно изучая и открывая заново, хотя вроде бы все было, как раньше, и все-таки мельком почудилось что-то новое во всем его облике, а может, просто то, чего он раньше не заметил. Как будто стало меньше враждебности во взгляде, но природная подозрительность и опыт тех двух ночей говорили об обратном, о том, что это иллюзия. – Я найду его. Но он узнает, что его ищут. Узнает, что ищу я. Он все поймет. Я просто предупреждаю, чтобы ты знал.  Внезапности не выйдет, если вдруг ты хотел.

Когда он услышал свое имя, не сдержался, вздрогнул от неожиданности и поднял голову на него – излишне резко, выдавая свою растерянность с головой, свое неудовольствие тем, как с силой сжал наполовину истлевшую сигарету в пальцах, едва не сломав пополам. Специально назвал так, именем, которое для него и подобных ему, сторонних и чужих, опасных и враждебных, никогда не предназначалось, именем, которое Рейнальд сам себе выгрызал у деспотичного сира, заполнившего его мир собой в те первые годы, забравшего у него право на самого себя. Его имя, собственное, выстраданное и выбитое у времени, что ушло на освоение в чужом и чуждом новом мире темных гостиных с бархатными диванами и зачаровывающей пляской свечей под стать их предкам во тьме веков, единственное, что он забрал с собой в ту ночь, когда и эта приобретенная не-жизнь исчезла, рассыпалась в прах. Внутри кольнула погасшая было злость, тень которой, бледная и едва различимая, тянулась из прошлого, которое у них отчасти было на двоих, и теперь еще один персонаж, еще один образ оттуда – Летиция, одна из немногих, кто знал его имя. Почему-то теперь, когда падший знал его, Рэйвен чувствовал себя преданным, и иначе зазвучали в голове ее недавние слова, просьба о прощении. Мелочь, досадная мелочь, которая ничего не изменит между ними двумя, которые даже внешне почти противоположности, и которые друг другу никто – Ассару Рейнальд простит это знание, а вот Летиции едва ли. Или не сразу. Далеко не сразу. И даже спустя годы эта заноза в памяти будет колоться ощущением, что перед лицом ангела у него отобрали последнее, что у него было своего в этой ублюдочной постыдной жизни, выживании даже по помойкам и задворкам городов.
И на фоне этого меркли его скрытые, почти ласковые угрозы, так похожие на мягкие, но явные угрозы Шэйна сутки назад в темном переулке, где небо в дымных тучах смотрело на них и ждало разрешения происходящего, ждало, когда развяжется узел, завязавшийся давно. Но тогда время еще не настало, а небо все равно будет то же, когда настанет пора. Рэйвен не отреагировал ничем на его слова, пустой треп в попытках напомнить о том обещании, которое он дал и которое Рейнальд не забывал ни мгновения, но подспудный страх, что в конце концов общее прошлое не остановит его руку, и следующим за Шэйном будет он сам, последний из десяти, привезенных в Реген в начале века, свернулся внутри выжидающей змеей. Рэйвен докурил, чуть нервно затушил окурок в пепельнице, не глядя на падшего, наконец, поднял голову и посмотрел в серебряные спокойные глаза.
- Уж тебе ли не знать, правда? Об ответе за сделанный выбор, - губы тронула усмешка. И он, и сам Рейнальд, когда-то его сделали. Жизнь вообще состоит из выбора, и каждый из них двоих пришел к тому, что они есть сейчас, через выбор – самостоятельный и только, и падший может сколько угодно думать, будто его вины в произошедшем нет. Нет до конца невиновных.
- Немного, - коротко бросил Рейнальд, оглядывая комнату ,сел в кресло рядом со столом. Взгляд замер на стеклянной пирамидке с всевидящим оком на полированной столешнице, на игре ее бликов, прежде, чем он прикрыл глаза, сосредотачиваясь и отыскивая внутри себя это почти постыдную, порочную связь, от которой пытался избавиться столько лет.
Пути узора лежат под веками красными тонкими линиями. Так каждый из них, связанный чужой кровью, видит мир глазами, обращенными внутрь. Этот узор выведен у них в душах, и каждый новый добавляет новый штрих, новую линию к дереву без листьев. У его древа было много засохших ветвей, скоро засохнет и корень, вырванный из земли уверенной рукой, и гнилая кровь в каждой из ветвей отзовется тугим гудением, как сейчас корень слышит под землей сухой шелест, немой безмолвный зов. Рэйвен не думал, что это будет так сложно. Что будет почти невозможно пробиться к нему, хотя возможно, всему виной было его собственное нежелание касаться его даже издалека, показывать ему, что он его ищет.
А он и не прятался.
Не ждал, быть может, что он станет его искать после того, что случилось между ними в этом темном переулке, не ждал, что Рэйвен решится, или же просто забыл о его существовании… и когда он наткнулся на бывшего сира в этом блуждании, нащупал где-то вдалеке его разум, ничем не защищенный так опрометчиво, на мгновение мелькнули знакомые образы, покрывшиеся патиной за столько лет, и Рэйвен успел их рассмотреть прежде, чем ударился о глухую стену. Заметил и закрылся.
Когда Рейнальд открыл глаза, то перед самым лицом оказалась полированная поверхность стола, в которой отражался искаженно и зыбко Ассар - оказалось, что за это время он успел сползти на стол, уронив голову на руку. Рэйвен выпрямился, потер шею, глядя на падшего, который выжидательно смотрел в ответ.
- У него под Лондоном есть поместье. Он там.

Пара мгновений задумчивости, время, нужное для того, чтобы взвесить последствия правды и последствия лжи. В ответе на его вопрос не может быть среднего, золотой середины, которая устроила бы обоих: как бы ни хотелось ответить, что Рейнальд уже давно не в его власти, как бы ни хотелось Ассару услышать, что ему нечего опасаться, переступая вместе с ним порог дома Шэйна. Интересно, думал ли этот падший о том, в чем еще лежит причина его ненависти? Где еще кроется ответ на вопрос – почему сейчас, спустя столько лет, он вспомнил про историю пятнадцатилетней давности, о которой почти все забыли? Рейнальд и сам не мог сказать, чего было в этом больше – желания отомстить или желания освободиться, наконец, от навязчивой тени из прошлого, от поводка, который держит и держала все эти годы безмятежная рука того, кто знает и всегда знал, если его позвать правильно, у него не будет выбора.
- Будут, и очень высокие, - спокойно проговорил Рэйвен, глядя в серые глаза падшего. – Он все равно остается моим сиром, - «отцом», так обязательно поправил бы его Шэйн, если бы стал свидетелем того, как Рэйвен отзывается о нем у него за спиной. Он всегда поправлял их, почти требуя даже в присутствии посторонних подчеркивать их родство, их кровную нерушимую связь, которая среди подобных им значила гораздо больше, чем среди смертных, и в которой было много больше, чем в простой связи отца и детей.  Пятьдесят долгих лет ушли на то, чтобы  усвоить один горький и жестокий урок от собственного создателя, для которого они были неприкосновенной собственностью без права на собственный мир и собственный кусок свободы, и усваилвали они его все, до тех пор, пока не остался он один, смевший сопротивляться и сопротивлявшийся и поныне. Иногда начинало даже казаться, что в том, что случилось с Джанет, было больше желания наказать непослушное дитя, отбившееся от рук, напомнить о том, что в его жизни может быть только один хозяин – но это была иллюзия собственной значимости для Шэйна, которую Рэйвен сам всегда в собственных глазах пытался уменьшить.
- Он до сих пор может мне приказывать, - посмотри на меня! И конечно, он не скажет, что когда-то мог сопротивляться его приказам и его воле, когда был сильнее. Все равно он едва ли в это поверит, едва ли он сам в бытность свою послушным псом в ошейнике хотя бы пытался. Хотя цену несогласию знает, несомненно. – Если боишься, я покажу дом и уйду.

Рэйвен уже собирался подняться, когда его слова, последовавшие после краткого молчания и тишины между ними, обнажившей неопределенность, пригвоздили его к месту, заставили вцепиться взглядом в его лицо, такое спокойное и умиротворенное, словно он говорил обыденность. Тоном, не подразумевающим, что мнение самого Рэйвена его хоть сколько-то интересует, словно речь не о нем  шла, а о бессловесной и немой твари, вещи, которая может только повиноваться, о слуге или рабе, приговоренном к отсутствию воли и свободы. Внутренняя успокоенность, приглушенность эмоций и чувств, придавленных воспоминаниями о прошлом существовании почти в неволе, на цепи, которую всячески пытался разорвать, сорваться и уйти, взорвалась изнутри колючей волной новой злости. Он сжал зубы, напряженно глядя на него и не отводя взгляда, сколько продлился этот обмен взглядами – Рэйвен не знал и не успел посчитать удары крови у него в венах, крови, вкус которой он хорошо помнил, просто подался вперед, одной рукой упираясь в столешницу, другой хватая его за воротник рубашки.
- Своими шавками и шлюхами будешь командовать, - прошипел, оскалившись, в сантиметрах от его лица, не разжимая пальцев. – Ручного вампира захотел? Катись к черту, Ассар. Я сам решу, что мне делать, куда идти и где прятаться от его шестерок. Свое покровительство оставь Летиции,  - почти шепотом, прежде, чем с силой отпустить ткань и отстраниться, будучи готовым к новому витку их противостояния, похожего на кружение двух хищников в клетке, где один опрометчиво принял другого за слабого слепого котенка.
- Энфилд Лэйн, 12А, восемнадцатая квартира, - это уже от самой двери, почти не оборачиваясь в сторону падшего. - Или я сам приду. Через четыре дня.
Или пусть снова попросит Летицию.

Он видел удивление, написанное на ее лице, когда вернулся в квартиру на Энфилд Лэйн – конечно, не ждала, а сам Рейнальд в общем-то и не собирался возвращаться изначально, тогда, когда уходил. Амелия ничего не спросила, тем не менее, не задала глупый детский вопрос «почему?», на который у Рэйвена не было внятного и понятного ответа. Не говорить же ей, в самом деле, что ему попросту некуда больше идти. Он мог бы провести эти три дня на улицах Регена, оборачиваясь на каждый шорох за спиной и постоянно прислушиваясь к шагам позади себя, пытаясь уловить в них угрозу и тихий свист взмывающего в воздух оружия, и где-то внутри ворочалось некое подобие давно дремлющей совести – за то, что он, возможно, притащит за собой опасность в ее дом. Рэйвен пожалел о том, что не забился в какой-нибудь угол или не пошел к Сеймуру уже на следующий день, когда какая-то подзаборная шавка в гулком подземном переходе бросилась на него, и потом Рэйвен убеждал себя, что облезлый оборотень и Шэйн  - это сюжет для комедии фарса, и у него просто развилась паранойя, едва не заставившая все три дня безвылазно просидеть на квартире у Амелии. Она сперва ничего не спрашивала, лаконично заметив, что у него талант ввязываться в неприятности, но на второй день, кода с Блэквелл Гарден он принес к ней в дом заряженный револьвер, все-таки не выдержала, засыпав градом вопросов, которые явно скопились еще с того раза. В этом была обычная человеческая осторожность, страх за свою жизнь, остатки которой могут быть разрушены и уничтожены до конца чужим вмешательством, неприятностями, что принесет за собой случайно встреченный вампир. Но в нем это вызвало только раздражение. Она сама пустила вампира в свой дом, причем дважды, и уж ей ли не знать, как относятся дети ночи к тем, кто добровольно дает им право перешагнуть порог чужого жилища. И хотя сказки о том, что никогда вампир не переступит порог без приглашения, всего лишь сказки, даже у них где-то в глубине души все еще есть представление о священстве чужого жилища – и о праве гостей. Это похоже на собственничество, то, как Рейнальд пришел заново в эту квартиру к ней, чью кровь уже пробовал, и как потом опять придет. Если повезет выбраться из того дома живым. Рэйвен ей так и сказал, объяснив – и опять казалось странным, что она не догадывалась об этом раньше – неприятную правду о вампирах и их жертвах, которые навсегда остаются привязанными к ним невидимыми прочными нитями. Не случилось лишь одного – ожидаемого отторжения, словно Амелия только и хотела этого, быть чьей-то почти что собственностью, принадлежать тому, кто ничего не может ей дать: ни исцеления, ни денег, ни спокойствия, и казалось, что для платы за информацию о потерянном друге это слишком много.  Когда-нибудь потом он попытается это понять. Когда-нибудь потом, да. 
Ощущение, что что-то пойдет не так, преследовало навязчиво с утра третьего дня, условленного заранее. Утром пошел снег, сухой и колючий, и Рэйвен не знал, считать ли это добрым знаком, дурным или вообще не считать предзнаменованием, не пытаться найти предостережение в танце белых хлопьев за окном. Он закончился к вечеру, когда зажглись фонари и свет дня уже почти слился с зимними сумерками, и Рейнальд уже был готов собраться и самостоятельно идти в Хэлерс, когда в дверь позвонили. Он не думал, что падший опустится до того, что явится самостоятельно – последняя стычка там, три дня назад, снова вытащила на свет их упрятанную до поры неприязнь, и поэтому так странно было видеть падшего в коридоре у Амелии, которая молча смотрела то на одного, то на другого. Рейнальд молча взял пальто и вышел на улицу, натянув его уже там, и пока они спускались по лестнице вниз, затылком в темноте он чувствовал, что пара глаз смотрит им вслед с выражением, которому подобрать слов он сам не мог, и оборачиваться, чтобы проверить, просто не захотел.
Откуда-то он сразу понял, что подержанный Форд непонятного в сумерках цвета – именно для них и именно на нем они поедут в Лондон, и пальцы вдруг чуть закололо дурным предчувствием, ожиданием, что что-то пойдет не так. Рэйнальд обернулся к Ассару, который стоял с таким видом, по которому явственно читалось только одно, что он сам за руль не сядет. На это Рэйвен только презрительно скривился и протянул раскрытую ладонь.
- Ключи-то дай. Садись иди.
Кажется, это были единственные слова, что он проронил до самого Лондона. В дороге каждый был занят своими мыслями, но угрюмая напряженная тишина, нарушаемая только шумом асфальта под колесами и свистом проносящихся мимо автомобилей, воспринималась почти как спасение – от надоевшего обмена любезностями, от колкостей визави, от ежесекундной готовности обоих забыть о Шэйне и вцепиться друг другу в глотки. Он следил за дорогой, за дорожными знаками и щитами над автострадой, где свет фар выхватывал подсвеченные в темноте неоном цифры обратного отсчета до Лондона, обратного отсчета в затянувшейся истории длиной в пятнадцать долгих лет. Ассар казался внешне спокойным, и он и сам, наверное, выглядел так со стороны, но внутри все скручивалось в тугой комок из страха, тревоги и волнения, вызванных одной только перспективой встречи с собственным прошлым, которое сам же постарался забыть, и с Шэйном, боясь в глубине души не справиться с немым приказом в голове, ломающим волю как тонкий лед.
От Лондона до Уайтли езды с окружной было каких-то полчаса. Отыскав нужны поворот, Рейнальд свернул, заметив, как Ассар оживился, почувствовав, как ровная и быстрая езда по автостраде прекратилась. В пригородах пришлось ехать медленнее, было темно и безлюдно, даже выпавший снег не спасал положения, и Рэйвен вел почти по памяти или даже при помощи чутья, которое улавливало знакомые места даже в темноте. В какой-то момент он остановил автомобиль, замер, всматриваясь через снежную дымку в ночь и редкий свет от скудной освещения вдоль дороги, потом и вовсе вышел, оглядываясь по сторонам.
- Кажется, это здесь, - ответил он на непонимающий взгляд Ассара, который тоже выбрался наружу. – Вон тот дом с гранитным высоким забором, - он стоял за старым парком на небольшим возвышении, дом, в котором он окончательно утратил связь с человеческим миром, в котором он «вырос» под пристальным надзором Шэйна. С тех пор прошло почти восемьдесят лет, а он до сих пор узнает эти тяжелые кованые ворота. – Подъедем ближе или пойдем пешком?

Рэйвен внимательно слушал, уперев подбородок в руки, сложенные на руле, не поворачивая в его сторону головы – взгляд шарил по темному дому в слабой подсветке фонарей, по окнам, к одному из которых только что кто-то подошел, и этого кого-то Рейнальд как будто давно знал, но не мог узнать. Даже издалека ощущалось их родство с тем, кто минуту назад вглядывался в темноту, еще одна живая ветвь давно мертвого дерева, которое пришли срубить под корень. То, что Шэйн в поместье не один, он знал с самого начала: не потому, что видел их, роем теней окруживших его, а потому что лишь, что, несмотря на все свое пренебрежительное и презрительное отношение к опасности, бывший сир боялся, и его страх кольнул сознание в тот самый момент, когда тот понял, зачем и для кого Рэйвен его разыскивает. Они не сунутся в драку творца и его старого врага – это против правил и против гордости и чести, диктуемой их обществом, выросшим из тьмы времен, когда еще существовали понятия о честном бое и кровной мести, исполняемой и принимаемой лично, но почему-то казалось, что в борьбе за жизнь Шэйн мог и пренебречь старинными законами, как уже сделал однажды, в ту ночь, когда погибла Джанет.
Рейнальд не перебивал и ничего не сказал, когда Ассар договорил, хотя хотелось спросить в какой-то момент, что именно он боится не успеть – это единственное, чего он не понял в своеобразном инструктаже, который хотя и задел своей наставительностью и покровительством, Рэйвен принял, ибо не время и не место снова начинать огрызаться друг на друга, не время и не место затевать новое противостояние, если они уже так близко подошли к цели. То, что они здесь вместе, уже было достижением для обоих, переступивших через гордость и самолюбие враждебных существ. Но Рэйвен промолчал, решив, что потом спросит, потом, в которое хотелось верить и на которое очень хотелось надеяться, в конце концов, он приехал сюда не умирать, он приехал положить конец чему-то затянувшемуся, чему-то неправильному в своей сути – и начало новому, которое, если повезет, начнется уже завтра. И не хотелось думать о возможных «если», которых в их плане больше, чем определенности.
Новый вид падшего – теперь действительно это слово обрело вторую жизнь в отношении его спутника – вызвал только сдержанное удивление, хотя то, как демон усмехнулся ему в лицо, когда Рэйвен вышел из машины и остановился чуть поодаль, дало представление об эмоциях, написанных у него на лице. Рассматривать позволяла зимняя мерзлая темнота, в которой его собственные глаза видели куда лучше, чем на свету, и на мгновение Рэйвен подумал, что про себя никогда не размышлял о нем, как о демоне. Исчадии Ада, коим он, несомненно, был, но почему-то никто не помнил об этом, возможно, он и сам пытался про это забыть.
- Я помню, - отозвался Рэйвен через решетку, когда Ассар возник на той стороне, поднял голову, оценивая высоту. Перекинув сумку через ограду, он быстро перелез и спрыгнул вниз, кинув быстрый взгляд на темную входную дверь, за которой пути назад уже не будет. В сущности, уже не было. Рейнальд покосился на демона, памятуя о предостережении, быстро отвела глаза, убирая волосы на затылке в хвост, чтобы не мешались, после чего достал револьвер и поставил на предохранитель, показав Ассару – тот коротко кивнул и пошел к широкой гранитной лестнице поместья, Рэйвен следом, чутко прислушиваясь к своим ощущениям, которые пок мало отличались от обычных. За этими стенами он ощущал их присутствие и их отточенные движения, но ждал совсем иного, и оно не заставило себя ждать – ворвалось голосом в сознание, настойчивым голосом, который что-то говорил. Он пытался не слушать, и внутри заскребся страх перед тем, о чем он предупреждал Ассара – всего-то надо, чтобы они друг друга увидели. 
Входная дверь была не заперта, и впущенный внутрь ветер снаружи отозвался гулким эхом в полупустом просторном холле, таком же холодном и темном, как парк вне этих стен. Рейнальд прислушался – дом казался пустым, но они оба знали, что это не так. Палец машинально поглаживал холодный металл в руке, которая еще помнила, как надо правильно держать это оружие, оставалось надеяться, что в случае чего не дрогнет и не опустится под напором чужой воли, которая пока что маячила где-то хрупким тихим эхом, просто звавшим его по имени. Чего же ты медлишь…  Слева, слева, слева… он напоминал себе это, пока они поднимались по лестнице наверх, на каждой ступеньке Рэйвен оборачивался и всматривался в тени за спиной, прислушивался к гулкой пустоте дома, где так мало изменилось за эти годы. Но там было пусто и сумрачно, как будто их никто не ждал, хотя это было не так, и в витающей в воздухе пыли он отчетливо ощущал их силуэты, скользящие в глубине дома, куда от лестницы расходилось два коридора. По традиции они свернули вправо, и тогда пустое сердце вдруг кольнуло нехорошим предчувствием или даже ощущением, будто там, за поворотом, что-то не так. Что-то неправильное, и его пробрала короткая дрожь, когда знакомое невесомое прикосновение близости Шэйна померещилось – или нет? – слева, за стеной, где должна быть большая гостиная.
- Ас… - свистящий шепот оборвался, когда все приглушенные звуки дома перекрыл шум в ушах, в голове, голос, звучавший немым приказом, который… разобрать не успел. Стало больно, как тогда, в доме, с которого все началось, но все смолкло, и он тяжело прислонился к стене, тупо глядя перед собой. Проморгавшись, Рейнальд увидел, что успел выкинуть револьвер куда-то в угол, поднял глаза на падшего, замершего на углу. – Он там,- сдавленно проговорил, кивнув головой в стену перед собой. – Там… там есть дверь в стене…в подвал. Он идет туда. Он хочет, чтобы мы шли за ним. Здесь что-то не так… - это было почти испуганно. Это было не похоже на Шэйна, загнанного в угол. Это было похоже на Шэйна, у которого в рукаве есть туз.
Однако до того ли было демону? Он даже не дослушал, кажется, пошел вперед, в сторону, откуда Рэйвен слышал тихий насмешливый голос, и очень требовательный. В последний момент все же подобрал револьвер, сунув в карман. Он не ошибся – дверь в стене распахнута, обнажив провал в непроницаемую темноту, и они было двинулись к этому провалу, когда… оба замерли, напряженно вглядываясь в смутное шевеление там, подняв ствол, Рэйвен смотрел, ожидая в каждой линии в темноте Шэйна, но дремавшее после атаки на сознание чутье вдруг забесновалось внутри, заметалось истерично в груди моментом шокирующего узнавания, стоило фигуре выйти в рассеянный свет. Рейнальд опустил револьвер, непонимающе всмативаясь в обтянутое истрепанной кожей женское лицо – теперь было ясно, что это была женщина – в повисшие на высохшем старом теле лохмоться, отыскивая на лице глаза, глаза безумца. Она вцепилась взглядом в него, схватившись за дверной косяк, каждой линией тела выдавая готовность броситься, но он только смотрел, больше ничего не мог.
- Джен?

З.Ы. бгг, что-то я разошелся. Если что-то не так, поправлю, только скажи.