От белого фона вордовского документа уже болели глаза, а между тем оставалось всего три работы. Хайле устало приложила ладони к глазам, ожидая, пока побегут красные и зеленые точки, посидела немного так, до тех пор, пока жаркая пелена усталости немного не спадет, впрочем, не сильно это помогло – сил смотреть в экран уже не было, хотелось все бросить и пойти спать, но самое гадство было в том, что теперь всю ночь до утра ей будут сниться измышления второй группы о том, где же там признаки магического реализма в поздних романах Фолкнера. Она скосила взгляд на угол экрана – половина первого ночи на электронных часах намекала, что пора завязывать с пагубной привычкой оставлять все на последний день, на последнюю ночь даже, как неприлежная студентка уже почти десять лет назад, право слово.
Она снова уставилась в экран, бегая глазами по напечатанному в явной спешке тексту, и глаз цеплялся отнюдь не за смысл сказанного, а за опечатки и явные ошибки, за корявости предложений и логические нестыковки в эссе, будто она не преподаватель литературы, а изощренный стилист, который проверяет работы молодых дарований. Может, все потому, что  данной работе больше и не за что было зацепиться – банальные рассуждения, переписанные с Уимсета и де Мана, а то из менее уважаемых источников, переплетающиеся с весьма недалекими рассуждениями с претензией на деконструктивистский анализ… Хайле глянула на название файла с именем студента. Разочарования не последовало, все довольно предсказуемо, и ее дежа вю ее не обмануло, Стивенс никогда не славился тем, что вкладывал в работы свои мысли. Хайле вообще каждый раз, когда видела его в аудитории, пахнущего Армани и одетого с иголочки в лучших регенских бутиках, задавалась вопросом, с каких пор литература стала популярна и модна среди золотой молодежи, равно как и вопросом, а поднимется ли у нее рука отчислить его в конце концов или нет.
Телефонный звонок отвлек ее от созерцания неправильно написанной фамилии Бандренов, бегущая строка и картинка на экране сообщили имя такого же полуночника, который решил потревожить ее бессонницу, заполненную чтением университесткой макулатуры. Не хотелось разговаривать на ночь глядя в Мирандой, которая звонила, как правило, порадовать ее очередными перестановками в расписании или другими мелочами, которые составляют жизнь университетского преподавателя, отвлекающими от того, чем они по-настоящему горят на работе. Лучше бы она пересказывала ей кафедральные сплетни.
- Я знала, что ты не спишь, - радостно сообщила Миранда, и Хайле слышала, как на той стороне трубки стучат клавиши ноутбука. Не одна она, видимо, работает по ночам. – Занята?
- Узнаю много нового от студентов о скрытых шизофренических наклонностях Фолкнера, - Хайле поднялась и отошла к окну, отодвинула занавеску – за окном начинался дождь, Реген вступал в  то время года, когда город более всего напоминает сотни безликих и одинаковых городов из нуарных американских фильмов, застыв вне времени, где-то в своем собственном измерении, подобно Макондо. Последние три года она сама стала участником этого представления в междумирье, образом наравне с другими в этом странном гротескном городе, похожем на все  города мира разом. Дождь же стирал зыбкую границу между небом и землей и окончательно превращая фигуры и очертания домов в зыбкое ничто, мечту де Мана, где ничто и никто не равен ничему и никому. – Просвещаюсь, иными словами.
- Завтра тебе представится случай попросвещать других. Ко мне тут обратились по поводу твоих индейцев?
- Да? – деланная заинтересованность. К ней часто обращались коллеги по поводу легенд навахо, но очень часто все заканчивалось фразами «а вот тут написано не так», и на это оставалось только пожимать плечами. Взывать к авторитету покойной матери она не собиралась, в сущности, не было там никакого авторитета. Вот дед… но его она никогда не знала. – Кто на этот раз? Снова кто-то из любителей первобытной древности?
- Нет, не поверишь, писатель. Мне его рекомендовал Боб, а к нему его направил Альберт Мур с этнографического. Очень приятный и обходительный мужчина.
- Ты так говоришь, как будто сватаешь меня ему, а не в качестве консультанта предлагаешь.
Миранда только рассмеялась в трубку.
- Я не рискну советовать с чужих слов.
- Я так поняла, что все уже решено и я не могу сказать, что жутко занята и мне не до него, да? – это даже не раздражало, эта манера некоторых людей решать за других так же, как за себя, а порой даже еще и легче, так спокойно расшвыриваясь чужими планами. Впрочем, завтра все равно день половинчатый, как обычно, найдется время на жаждущего знаний писателя.
- Ну ты, я думаю, выкроишь время на него, где-то в середине дня? Тебе же не трудно.
- Конечно, не трудно, - интересно, что обещал Боб за это Миранде, что она так старается? Вряд ли за коробку конфет. – Ради приятного и обаятельного мужчины-то… Как его зовут хотя бы?
- Рэндалл Крейн. Гугл его знает.
- Гугл умный, но я и без него в курсе. Слышала. Читала.
- Значит, вам будет, что обсудить помимо индейцев.
- Может быть. Вдруг я завтра пообщаюсь с будущим классиком?
Миранда рассмеялась, пара минут каких-то глупостей - и тишина и темнота.
К эссе второй группы она уже не вернулась. Хайле задумчиво рассматривала ночную улицу за окном, обрызганным дождем, и капли на стекле складывались в причудливый калейдоскоп, когда в них отражались габариты авто, желтые огни фар и вывески магазинов на первом этаже дома напротив,  движущееся смешение красок в городе, лишенном своего лица.  Es regnet in Regen – тема для романа-аллюзии, романа-ассоциации, выстроенного на  образах и символах города между Адом и Раем, где земля и небо связаны дождем, дышащим выхлопными газами. Если бы она была талантлива, написала бы сама, но наброски своего собственного, родного, валялись на харде неприкаянными выброшенными и ненужными детьми плохой матери, которая предпочитала чужих детей, уже выросших и обретших признание. 
Рассматривала до тех пор, пока не погас сам по себе экран ноутбука, напомнив о том, который час.  Ленивая стрелка часов над комодом упрямо твердила, что час ночи.

Отредактировано Heile Dietze (25th Jun 2013 01:10 am)

Утро принесло только дождь и серую мрачную хмарь, которая висела над Регеном плотной пеленой безо всякого намека на солнце, спрятанное за тучами. Утренний туман и липкая морось после обеда заставили жестоко пожалеть о том, что с утра она рискнула вопреки всем прогнозам одеть тонкую и легкую блузку, в которой даже куртка не спасала от промозглого сырого ветра с моря. Воздушная вода налипла на волосы и одежду, нехотя отлипая в аудитории, полной жертв капризной Регенской погоды. Старое здание Ройял колледжа, пусть и оснащенное по последнему слову техники, ничем не отличалось от главного здания Хайдельберга, где в пасмурную и дождливую погоду каменные спицы старинной готики рыдали вместе с разверзающимися небесными хлябями, и даже внутри то и дело вода капала на головы студентов. Регенский главный университет не был исключением, и это уже не вызывало вопросов и удивления  – кажется в Европе повсеместно считается, что храм знаний должен быть местом, максимально красивым и максимально лишенным комфорта – как будто это все могло помочь студентам учиться лучше и охотнее усваивать знания.
О том, что у нее назначена встреча с Рэндаллом Крейном, Хайле благополучно забыла и вспомнила только тогда, когда обеспокоенная Миранда позвонила и спросила, пришел ли писатель и как все прошло, и она пару мгновений лихорадочно перебирала в памяти планы на сегодня, в конце концов, вспомнив о вчерашнем разговоре и договоренности через десятые руки. Спокойное перечитывание вводной части в статью с правками профессора Майклса в университетском кафетерии пришлось спешно свернуть и бежать в корпус через двор, где деревья во время дождя особенно коварны и всегда норовят облить водой, закручивающейся в замкнутом пространстве старого георгианского здания в вихри мелкой водяной пыли, которая сделала в итоге свое дело – на кафедру Хайле зашла в мокрой блузке, которая неприятно липла к телу и заставляла краснеть при одной мысли, как она сейчас будет выглядеть для стороннего мужчины, пришедшего по делу. Кафедра была пуста. Необычно для середины дня, и мелькнула крамольная мысль, что кто-то всеведущий и всемогущий вымел всех до последней животй души с обычно оживленной кафедры американской литературы, где всегда было довольно шумно и многолюдно – чтобы дать ей возможность… От этой мысли Хайле постаралась поскорее избавиться. Мало ли случайностей на свете, нечаянных совпадений? Вся мировая литературы выстроена на этим случайностях и непредсказуемостях, и долгое общение со словами, связванными в многогранные полотна человеческой жизни со всеми ее неожиданными поворотами, научили не обольщаться и не искать предопределенность в событиях. В конце концов, часы показывали без малого  пятнадцать минут шестого.
Он не заставил себя ждать. Она даже не успела привести себя в порядок после импровизированного душа, не успела высохнуть, по сути, только успела зайти в помещение и включить свет, поставить на стол ноутбук и сумку – как в дверь сперва стукнули два раза, и потом дверь приоткрылась. Хайле его сразу узнала, хотя показалось сперва, что на фотографии в интернете он моложе. Может, давно сделана.
- Здесь, - Лё скинула плащ, бросив на вешалку, обернулась к нему снова,  коротко улыбнувшись. – Вы, должно быть, мистер Крейн? Очень приятно, Хайле Дитце, - она протянула ему руку, и рукопожатие вышло неожиданно легким, почти неощутитым, как будто он побоялся сжать сильнее ее ладонь. Наверное, тут же заметил, как любой писатель, ее странные кисти рук, которые многих почему-то заставляли осторожничать. Раздражающая особенность, и ее, и всех остальных. – Проходите, пожалуйста, садитесь, где Вам удобно. Кофе, быть может? У нас тут сыровато, поэтому… - поставив кофеварку за шкафом, она вернулась за стол, села напротив, сложив руки на столешнице, темной и полированной, в которой отражался кусок неба за окном. – Мне сказали, что Вы интересуетесь североамериканскими индейцами, - Хайле легко улыбнулась, как будто мысль о причине ее визита ее радовала несказанно, хотя не обошлось и без этого – несмотря ни на что. – Вас интересует что-то конкретное или же в общем, общие сведения? Признаться, мой отец здесь более компетентен, я могу дать Вам его координаты, он всегда рад помочь. Но в определенных вопросах, думаю, меня будет вполне достаточно.

Бабушка старательно вкладывала ей в голову с самог детства, что это неприлично и непристойно – пялиться на незнакомого человека, да еще и на мужчину, и именно бабушкины подзатыльники в противовес манере матери уставиться на чужака и рассматривать до мельчайших деталей  привили привычку не следовать примеру Викэхэйды. Но с годами – дальше от детских наставлений пожилой матроны, ближе к людям, таким разным и непохожим, словно герои книг проходящим перед глазами читателя, она поняла, что затылок уже не саднит всякий раз, когда она начинает рассматривать исподтишка нового человека, попавшегося на пути. За вниманием к словам ей постепенно удалось научиться прятать внимание к мимике и жестам, которые многое могли сказать о человеке, гораздо больше, чем слова, и пусть физиогномистом и психологом Хайле себя никогда не мнила, опыт общения с людьми, которые так или иначе всегда были вокруг нее, просто потому, что книги писаны для людей и люди изучают книги, помог составить свою легенду к тому, что принято называть языком тела и языком мелких примет, на котором основывал свой дедуктивный метод Шерлок Холмс. Взгляд зацепился за отстутствие кольца на положенном месте – она было одернула себя за такое чисто бабское наблюдение, мещанское и низкое, но мысль убежала дальше. Хайле подумала, что у него забавный выговор, как будто где-то уже слышанный, но она не разбиралась в сортах британских акцентов, равно как и в сортах британских мужчин, которые, как говорят, в каждом графстве и каждом шире разные. Она слушала, скользнув по лучистым морщинкам у глаз, отметив сильные мужские руки под рубашкой, и только в этот момент Хайле почувствовала укол совести. Едва ли удалось сделать это ве заметно, пусть он и не следил за движением ее глаз, пока говорил, и тем не менее показалось, что все это было настолько явно и неприкрыто, что она предпочла подняться из-за стола. Благо, кофеварка пришла на выручку, пропищав о готовности кофе.
- Быт лучше всего смотреть на месте, - она поставила перед ним небольшую чашку, возвращаясь на свое место, теребя в пальцах брелок с совиным перышком, который всегда заменял метроном для сосредоточения. – Но, увы, сейчас уже мало кто живет так, как по крайней мере лет восемьдесят назад, несмотря на все ограничения для резерваций.
Которые представляли из себя теперь довольно жалкое зрелище. Слишком много запретов, слишком мало свободы, в стране, которая мнит себя флагманом в бурном океане мирового либерализма. Оставалась только огненная вода, от которой умер ее дядя. Только старый Шонто до конца дней так и не взял в рот ни капли, может, потому Койот подарил ему легкую смерть? Правда, Рэндалл Крейн пришел спрашивать совсем не о загнивабщем настоящем, а о легендарном прошлом, овеянном романтизмом Фенимора Купера.
- Все зависит от того, какое племя Вас интересует… я не люблю кофе, - улыбнулась она в ответ на его вопросительный взгляд, прежде, чем вернуться к предмету разговора, - вот… я лично и мой отец  лучше знаем западную традицию: навахо, шошоны, сиу, лакота… По восточной есть специалисты в Германии, думаю, у моего отца есть их контакты. Но в принципе Фенимор Купер, несмотря ни на что, достаточно неплохо и достоверно отразил быт гуронов.
Она задумалась на секунду, заправив волосы за ухо, после чего продолжила.
- Про религию навахо и шошонов, частично о лакота я писала несколько статей для NG, в соавторстве с отцом и его коллегой из Хайдельберга. Там  достаточно редкая и неизвестная информация, могу посоветовать, но если что, я всегда буду рада объяснить Вам некоторые нюансы. Коих там много, пожалуй… - она подняла глаза, чуть наклонив голову набок, - Вы решили сменить антураж с Востока на американскую дикость? – с улыбкой спросила Хайле, все еще теребя заговоренное дедом совиное перышко, которое тихо пело под стук дождя. – Тяготеете к экзотике и всему необычному? Хотя в «Агорафобии» Вы предпочли вашу привычную английскую серость.

Отредактировано Heile Dietze (14th Jul 2013 11:45 pm)

Где-то когда-то она прочитала, что Гете и Шиллер не умели читать свои стихи, и еще меньше они любили о них рассказывать и обсуждать в кругу даже самых преданных последователей, они сейчас мгновенно пришли на ум, и хотя своим внешним видом Рэндалл Крейн меньше всего был похож на Веймарского романтика трехсотлетней давности, и даже не потому, что он не носил камзол с воротником-стойкой и не потому, что жил на триста лет позже, он тоже явно не очень любил говорить о своем творчестве. Или не умел. Или просто не был в настроении. Хайле не стала допытываться, в конце концов, не о своих романах он пришел с ней беседовать, хотя досада и кольнула где-то внутри, под сердцем, сожаление о том, что ей не удастся поговорить с человеком на темы ей близкие и понятные, пообщаться с тем, кто создает своими руками и словом выписывает на бумаге то, что подобные ей потом разбирают на составные части и рассматривают под разным углом зрения. Хотя может, он не из тех, кто ценит работу литературоведов, подобно тому, как средневековая церковь противилась препарированию творений божьих, они против растаскивания своих творений на анализируемые части. Ей встречались такие в мемуарах современных ее кумирам критиков. Хайле хотела перевести неудобную тему, но он странно зацепился за ее слова о серой Англии, мгновенно заставив ее тем самым почувствовать себя ужасно глупо и неудобно – постоянные переезды научили ее относиться к каждой новой стране как к своему новому дому и смотреть на него как на неизбежные условия существования, какими бы они при том ни были, и за этим смирением с действительностью, которая далеко не всегда напоминала ей зеленую родную Германию, смазывалось недовольство любым окружением, постепенно приучая не обращать внимание на дождь и серое небо над головой. Как объяснить человеку, прожившему на одном месте всю жизнь, что можно почти не замечать разницы между странами, которые потом все начинают сливаться неразличимо и неразделимо? Как рассказать, что эта английская серость почти не заметна после голландской и датской серости, раздичающихся только языками говорящих людей, затянутых в нее, как в паутину? Или как, с другой стороны, сказать, что вовсе не замечаешь раскрученной стереотипной неуютности, которая надуманна и пуста по большому счету, когда дело доходит до человеческого тепла?
- Да нет, не кажется, - она улыбнулась, почти смеясь – это ведь такое клише, что всем, кто приехал с материка, островная отчужденность кажется неуютной и холодной. – Я такой кочевник, что ко всему быстро привыкаю. Англия мне нравится, хотя бы тем, что здесь я, наконец, могу осесть в конкретном вузе.
Она протянула и руку и почти бесцеремонно взяла его блокнот и вытащила из пальцев карандаш, который он сперва от неожиданности сжал в ладони и не хотел отпускать, и Хайле едва сдержалась, чтобы не сказать, что обязательно вернет.
- Вот это мой номер… звоните, если что. Я принесу Вам номера сюда, в колледж, и еще одну книгу, Вы ее сто лет искать будете, если только нет знакомого любителя книжных редкостей… - она быстро написала адрес электронной почты и вернула ему блокнот. – Это почта отца, напишите ему, если что… а это моя, тоже пишите, можете пустым письмом, я Вам могу кое-какие материалы и так выслать, они есть у меня в электронном виде. За статьями и книгой приходите, когда Вам будет удобно, я тут обычно до самого вечера.
Хайле улыбнулась еще раз, протягивая карандаш назад, с видом «я жу говорила, что не заберу его себе», но в следующий момент ей стало вдруг очень неловко под его почти что строгим взглядом,под которым немудрено было ощутить себя маленькой дурашливой девочкой. Наверное, он совсем не ее ожидал тут увидеть, какую-нибудь строгую немецкую фрау с тугим узлом на затылке и тонкими красными губами, которые очень редко трогает улыбка, по большим праздникам. Поэтому когда он ушел, пообещав обязательно позвонить, внутреннее чутье отчаянно кричало,что он не позвонит - как будто от этого и правда зависело хоть что-то, кроме ее неустойчивой уверенности в себе как специалисте - не позвонит и не придет, разочаровавшись в общении с какой-то глупой девчонкой не на своем месте.