Она не сразу ответила. Привычка долго не раздумывать над ответом, умение быстро оценивать предложенное и так же быстро, почти не думая, отвечать «да» или «нет», в этот раз отказали ей, и Хайле растерялась, растерянно смотрела на него, потом отвела взгляд и рассматривала коридор, по которому сновали студенты и коллеги, и ведь это за ними он просил ее… шпионить? Неправильное и неверное слово, низкое и как будто бы даже грязное, и ведь недаром говорят, будто нет на свете работы более грязной и циничной, чем работа журналистов, которые ради дешевой сенсации готовы рыться в нечистом белье, которые готовы искать черную кошку в пустой комнате и умудряться ее находить, запускать самостоятельно туда и пожинать плоды собственных дел. Мелькнула мысль, что ей предлагают принять участие в чем-то нелицеприятном и потом она глубоко раскается в том, что сказала ему «да» - и ведь она действительно скажет ему да. Помимо этого грязного слова, что смотрело на нее в упор, было еще и осознание его скрытой правоты, верности его слов и его дела, и Хайле подумала об этом в тот самый миг, когда мимо проплыл мистер Харрисон, вежливо улыбнувшийся ей своей короткой улыбкой, и она так же улыбнулась в ответ, думая, заметил ли он, какой нервной в сущности была эта улыбка? Хайле подняла глаза на Рэндалла, который внимательно смотрел на нее, ждал своего ответа, но она вместо этого решила спросить, хотя в сущности его ответ мало что изменил бы, едва ли повлиял бы хоть как-то на решение, которое внутренне она уже приняла, но как будто бы не до конца осознала, на что подписывается.
- Вы как Хэмингуэй, - наконец, сказала она, чувствуя, как напряженно и нервно это прозвучало. Наверное. Актерствовать и тщательно скрывать эмоции ей не удавалось никогда, как никто не удавалось виртуозно и играючи врать, и этой своей невольной прямолинейности она сейчас и боялась, потому что дело закрутится, и она вместе с ним, и будет надо врать и изворачиваться. Возможно. Но это отложит на потом, потом подумает, как быть. В конце концов, что мешает ей соврать ему, что простите, мол, ничего выяснить не удалось, все молчат, словно за спиной стоит расстрельная команда? Что, кроме совести? Верно, ничего. Но этого «ничего» у нее и не было.
- Я слышала об этом, да, - сказала Хайле, рассматривая свои ногти. – Здесь об этом много разговоров в последнее время, разных разговоров, мистер Крейн.
Наверное, когда химера в коричневой форме выползала на свет, точно так же ползди шепотки, колебавшиеся между одобрением и порицанием люди точно так же присматривались и примеривались к переменам, что происходили на их глазах. Только между теми и этими людьми была пропасть, в которой умещались отчаяние и голод измученной страны, и потому лицемерно звучали любые призывы к ужесточению, страшно было при мысли  о том, что кто-то взял на себя право судить. Вместо Бога и времени.
- У меня на родине за такое нормальные люди косо посмотрят и начнут обходить стороной. Здесь к радикализму отношение проще. Знаете, у нас сейчас семинары по Фолкнеру, - она помолчала, вспоминая и только сейчас обращая внимание, что были среди ответов студентов мысли, которые ей не понравились, резкие и нелицеприятные высказывания, но их-то она и попыталась не заметить, забыла сразу же, вычеркнула из памяти, не задумавшись. Стало стыдно за свою преподавательскую беспечность. Пусть даже они уже совсем не дети. – Я постараюсь организовать обсуждение на тему расизма, но я ничего не могу обещать. Признаться, я думаю, что Вы не там ищете, Рэндалл. Вернее, что даст Вам это, даже если Вы правы в своих подозрениях? Они же просто студенты, - добавила она после паузы, думая, было ли в этом ее собственное желание, чтобы так оно и случилось на самом деле? Чтобы он ошибался, и никто из ее студентов не сказал послезавтра, что все верно, все так и должно быть, не сравнил Реген и Четвертый участок, Лукаса и того оборотня, который был последней жертвой.