Нам становится страшно, когда темнота жадно обволакивает всё вокруг, стирая цвета и оттенки, грани и контуры, оставляя лишь неясные силуэты в безмолвном море тишины и тьмы. Почему нам страшно? Неужели мы боимся, что тоже растворимся в темноте, исчезнем, останемся лишь хрупкой тенью на стене, потерянными путниками на невесомой лунной дорожке света? Неужели мы боимся мнимых монстров в темноте, холодных касаний ножа убийцы, грубых рук насильника? Нет, мы боимся темноты лишь потому, что там мы остаемся наедине с собой, лицом к лицу со своими страхами, со своим прошлым. Всё когда-нибудь уйдет во тьму. Уйдем мы, уйдут наши дети, паутиной пройдут трещины по асфальту, найдут покой на дне мосты, умирая от той, над которой они некогда так высокомерно растянули свои спины, рухнут самые крепкие дома, подминая под себя гниющие ржавчиной каркасы машин. Когда-нибудь погаснет даже Солнце, и тогда в темноту уйдет целый мир. И только прошлое, живущее во тьме, всегда будет ждать нас там же. Мы боимся не чудищ и маньяков, и даже не темноты - мы боимся того, что живет в ней. Боимся оставаться наедине с собой, резких порывов ветра, который снова перелистнет страницы назад, те самые пожелтевшие страницы книги жизни, которые мы так усердно переворачивали, стараясь забыть их. Но в темноте мы беззащитны. Мы видим лица, которые не хотим видеть; мы слышим голоса, от которых бежали всю жизнь; мы чувствуем касания тех, кого больше всего хотели забыть. И там, в темноте, мы лицом к лицу сталкиваемся с осколками прошлого, которые пульсируют в венах, больно впиваясь в кожу.
Фонарь отбрасывал на землю круг мягкого света, но иногда он погасал, словно беря короткую передышку, а затем снова прерывисто мигал и включался. Это было похоже на детскую игру, когда нужно найти, что же изменилось в комнате с последнего посещения. Но каждый раз ничего не менялось: тот же темный от влаги тротуар, та же худая и высокая фигура фонаря позади лавочки и всё та же раздраженная Арлин. Светло. Темно. Светло. Темно. Она даже не поняла, когда именно услышала свирепый рык, но этот звук больно полоснул по ушам, которые привыкли к мертвой тишине вокруг. Глаза не моргая уставились вперед, а взгляд нервно заскользил по мохнатой морде, нет, не собаки - волка, замирая то на пожелтевших клыках, то на влажном носу. Прошлое. Оно было рядом. Неужели... оно вернулось? Всего секунда - и перед глазами уже стояла осенняя улочка. Ножки в стареньких детских туфельках спешили домой, утопая в россыпях желтых и багровых листьев, которые, умытые прошедшим дождиком, подобно драгоценным камнями сверкали на солнышке. И где-то там, среди всей этой осенней сказки, что-то пошло не так. Резкий рык повис в воздухе, испуганно дернулось детское тельце и упало вниз, на тверды асфальт. Влажные когтистые лапы на спине, язык и щелчки звериной челюсти, которая сжималась и разжималась, резко хватала и тянула в разные стороны. Боль во всём теле, маленькая Арлин кричала и плакала, наотмашь махала слабенькой детской ручкой, трясущимися пальцами хватаясь за холодный асфальт, желая выбраться из-под огромной мохнатой туши. Она завизжала от страха и боли, когда, повернувшись, почувствовала щелчок слишком близко, и когда собственная кровь попала на трясущиеся губки. Где-то пронзительно загудела машина - это ей рассказали потом, Арлин не слышала гудков за своим криком. И оно ушло. Была ли это тогда собака? Или волк? Она была слишком напугана и не помнила, даже когда хотела вспомнить - не смогла. И сейчас, когда она пристально смотрела в звериную пасть, щека, на которой когда-то был шрам, предательски заныла, а возле уха Арлин услышала знакомый голос, шепот из прошлого:"Эй, уродка, тебя до кладбища подкинуть? Из чьей могилы ты вылезла? Расскажи, нам же интересно". Зачем оно пришло?
Дрожь пробила все тело, цепями страха обвило каждую конечность, и надо бы побежать, но ноги не слушают, надо бы закричать, но в горле мерзкий ком. Весь мир сузился, разлетелся на тысячи осколков - теперь он ограничивался лишь ровным кругом света. За ним - пустота. В нем - то, от чего она бежала всю жизнь. Арлин вжалась всем телом в скамейку, не сводя глаз с твари. Из-за спины за происходящим мрачно наблюдало здание бара, наверное, до него было метров тридцать. Почему-то это расстояние казалось просто невероятно большим, даже бесконечным. Женщина вздрагивала, словно по телу пускали несильные разряды тока, но ноги незаметно, насколько это было возможно, пытались вылезти из туфлей. Ещё пара секунд, и Арлин судорожно спрыгивает с лавки на предательски подкашиваюшиеся ноги, чуть не падает, хватаясь за спинку лавочки и отталкиваясь рукой, пытаясь бежать дольше, уже босыми ногами по асфальту, туда, где кроваво-красными буквами на здании горит слово "Легенда". Трясущиеся руки намертво вцепились в сумку, но лишь потому, что им нужно что-то сжимать, иначе хозяйка сойдет с ума. Женщина старается бежать и не оглядываться, но каждый метр кажется непреодолимым, а время ужасно тянется. Ей кажется, что она бежит по листьям, хотя ещё утром календарь показывал август. Что светит солнце, хотя уже глубокая ночь. Что рядом с ней бежит маленькая девочка, которая что-то говорит и кричит, а затем... просто падает в листву и исчезает. Ноги снова предательски слабеют, сгибаясь в коленях, в последний раз, и она чувствует, как больно бьет по коже холодный асфальт. Прямо как тогда. Тишину ночи резко нарушает женский крик и плач. Ночью плачут все.