Воздух пах тревогой и неопределённостью. Что-то лживое, лукавое, изменчивое напылило в глаза, накинуло на будущее плотный покров, сквозь который почти не угадывались даже общие очертания. Что-то дурное близилось, а он, Аншель, был даже не в силах провидеть, что происходит и почему. Судьба хохотала, глядя на него с пресыщенным стандартным набором забав и затаившим какую-то особую подлость прищуром чёрных, не имеющих белка глаз, скаля полусгнившие корешки зубов. На самом деле эта нравная и прихотливая госпожа была двулика, подобно древнему божеству по имени Янус. И то лицо, которое она показывала ныне, лицо обезумевшей капризной старухи, увлечённо издевалось над хранителем.
Даже в небе, в этом низком и плоском городском небе, вылинявшем, как старое покрывало или крылья ослабевшего в вере, ощущалось напряжение. Оно угнетающе довлело ладонью титана, повисало на нитях, грозя обрушиться на голову.
Тревога. Она с раннего утра не давала Аншелю покоя. Сглатывая комок в пересохшем горле, он вглядывался в облака, в пытающиеся воткнуться в беззащитное брюхо вышнего свода дома, в побитые ногами людей и анхуманов, временем и дождями мостовые. Поцелуи холода, не имевшие ничего общего с температурой окружающей среды, беззастенчиво ласкали кожу, пробирали до костей. Без предвидения Аншель ощущал себя затерянной на Земле презренной крохотной пылинкой, гонимой любым дуновением ветра, куда тому заблагорассудится.
«Что должно случиться и отчего я не могу ничего понять?» - вновь и вновь задавался вопросом хранитель. Эта пелена могла означать лишь, что силы куда более могущественные, чем он, выходят ему навстречу. Аншель – посланник Господа, но сам – всё же, вовсе не Бог, и его возможности ограничены. Он ведь даже не способен дать никакого отпора, кроме увещеваний. У него есть благодать, но она бессильна, если ей не к чему прикоснуться. Против него, вероятнее всего, будет действовать нечто, недоступное воздействию милосердного света сопереживания и прощения. Иначе он хоть что-нибудь да почувствовал бы. Хотя бы какого рода неприятности его ожидают – ощутил бы, пусть даже одно только присутствие нечта, с которым предстоит бороться.
Его ведь просто походя сметёт с дороги любой действительно могущественный демон. Хорошо если на пару минут задержать получится.
Однако, страха не было. Аншель исполнился светлым вдохновением, отстранявшим его от любого сражения и ставившим над конфликтами. Он – инструмент, готовый выполнить долг. Земля и небо едины с бессмертной сущностью, заключённой в бренной оболочке, пусть и не вполне такой же, как у обычных смертных – ведь он имел право когда угодно принять настоящий облик ангела, пусть и сократил для себя случаи необходимости подобного исключительно до предотвращения непосредственной угрозы существованию подопечных.
Флетчер мог что-то знать. Но он несколько часов назад ловко ускользнул от разговора, и с того момента Аншель его не видел. Прячется где-то… Падальщик. Кормится самым грязным и низменным, что есть в смертных. Ему не с руки подсказывать хранителю. Если что-то произойдёт с тем – он будет лишь доволен. Две стороны, дополняющие друг друга, они не могут сражаться открыто, однако, исподволь напакостить никто не запретит, а уж подставить, притом самостоятельно не вмешиваясь и формально оставаясь вовсе в стороне, непричастным – самое милое дело для таких.
А ведь, на правах бывшего товарища и вообще существа, которому Аншель ни единого разу не причинил никакого зла, мог бы хоть какой-то намёк дать. Ан нет же. Нам гораздо интереснее и выгоднее интриговать за спиной, незаметно подтачивая крылья, чтобы бывший собрат даже не заметил, как начнёт падать.
«Неужели нет пределов у бездны, в которую можно обрушиться? Неужели грязь и зловонная клоака может манить сильнее, чем чертоги Создателя нашего? Чем вообще они думают?» - Аншель не мог понять, почему Флетчер и все остальные демоны поступают так, ему был недоступен вкус тех грехов, что свели их с Небес и швырнули в Ад. Да и что может сравниться? Ради чего они ушли? Как вообще, в принципе, они смогли уйти, так омерзительно злоупотребив правом свободного выбора? Чего недоставало? Как сумели решиться до такой степени подвести всех, уповавших на них? Невозможно. Немыслимо. Ужасно. Аншеля потрясала сама вероятность такого события, как отречение от Всевышнего, Рая, собратьев. Неужели повиновение и служение – такие уж унизительные требования? За вечное блаженство, за честь хранить и защищать, за любовь Господа – всего лишь послушание. И это им показалось сложным? Непонятно. Прискорбно. Мучительно.
Но не о них ему сейчас следует беспокоиться, а о Сюзанне. Сосредоточиться только на ней. Она – ещё более беззащитна, чем он, и полностью зависит от него.
Аншель – мал, ограничен и слаб. Почти как люди – в сравнении с тем, что надвигается. Но он не должен проиграть. Что бы ни стряслось – ни в коем случае.
«Господи, помоги… Ты – единственный, кто способен тут что-то сделать… Пожалуйста… Даруй мне прозрение, разреши постигнуть неизречённую волю Твою… Спаси её или дозволь забрать к Твоим чертогам, но не позволяй пособникам Дьявола творить произвол в неистребимой и порочной гордыне их… Озари торжеством Своим грядущее… Чтобы поняли заблудшие тщету споров с Тобой, а праведные – торжествовали, воссылая хвалу Тебе…»
И слышать в ответ, что на Престоле сейчас нет Бога, хранитель не хотел. Спасительная сень всё ещё существует, и кто-нибудь обязательно примет его молитву…
Аншель стоял перед домом, в котором жила Сюзанна, прислонив свой велосипед к спинке скамейки, запрокинув голову в попытке высмотреть её окно. Четвёртый этаж, третье слева. У этой девочки всё ещё есть душа, чистая и незапятнанная. В отличие от огромного количества современных детей, уже в самом нежном возрасте прокуренных дымом сигарет отца или отчима, протравленных насквозь так называемой "массовой культурой", обобщённых, подведённых к среднему знаменателю в школах, притёртых друг к другу так тесно, что нужно расталкивать всех близко стоящих локтями, дабы можно было сделать глоток воздуха… Насилие, вызывающие доказательства собственной "крутизны", надкушенные запретные плоды, которые на самом-то деле не слишком и сладки, но отступиться под взглядами других нельзя – заклюют, ни за что не признавшись, что и им то же самое радости не доставляет.
Интересно, что Сюзанна теперь думает о нём? Понимает ли, что он будет рядом до последнего вздоха, пусть она более его и не видит? Где бы ни находился – ему достаточно мгновений, чтобы оказаться близ неё в любом месте и прийти на помощь. Хотя, толку от него, конечно… Впрочем, наверно, лучше, чем совсем ничего.
Была ещё одна причина, помимо желания сохранить Сюзанну в неведении насчёт мистического мира, побудившая его отдалиться от неё и наблюдать исключительно со стороны, более не входя в личный контакт. Скоро она начнёт обращаться из ребёнка в девушку, открытую для всего, что способен предоставить этот грешный мир, а, если в душе её шевельнётся соблазн, возбуждённый его телесной оболочкой… Никуда это не годится.
«Что же предназначено ей? Ведь это – охота. По её душу…»
Схватить Сюзанну в охапку, пылающей стрелой подняться ввысь и унести её подальше отсюда – не метод. Кто знает, может, как раз таким манёвром они на беду и нарвутся. Аншель ведь никакого представления не имел, с какой стороны и в коем облике та заявится. Так что хранитель готовился оборонять все подступы к девочке до последнего вздоха. Пытаясь продержаться подольше, потому что, как только не станет его – она тоже не задержится на свете. Сколько оставивших след в мироздании людей исчезли бы без вести, отними у них кто барьер оберегающих крыл?
«Может быть, она сделает какое-нибудь из грядущих поколений хоть немного лучше? Кого-то наставит и образумит? Что за человека я должен воспитать из неё, вопреки всем козням адовых посланцев?» - обычно это относительно быстро становилось более-менее явно, однако, с Сюзанной у него до сих пор разобраться не получалось. Девочка как девочка, просто очень добрая и хорошая.
- Pater noster, advantial regnum tuum, fiat voluntas tua! – почти беззвучно пробормотал Аншель себе под нос. Он вообще никогда не молился громко, считая это неким таинством, предназначенным лишь двоим – взывающей душе и тому, кому она адресует свои слова.
- Preces auditae sunt. Sperare.
Этот голос, пришедший из ниоткуда, человека заставил бы усомниться в своём психологическом здоровье. Аншель только улыбнулся. Не сказать, чтобы это развеяло всякое волнение, но сделалось спокойнее.

Отредактировано Anshel (24th Jul 2013 08:48 pm)