Warning! кросспол
Warning! лютый трэш
Warning! намеки на содомию

Ах, мой милый Августин…

Шоковое оцепенение, которое возникает, когда ожидания катастрофически расходятся с реальностью, затянулось на полчаса, если верить часам пожилого джентльмена, допивающего свой чай напротив. В гостиной было пестро от цветов и белых лент; если бы он лучше чувствовал запахи, наверное, у него бы сейчас голова шла кругом от удушливой цветочной вони; но она шла кругом от всей этой аляповатой пестроты, когда на обыденный интерьер кто-то суетливо и бездарно накидал все эти ритуальные драпировки и еще пожелание это над дверями… чего-то там молодоженам, поворачиваться, чтобы дочитать идиотскую надпись, не хотелось. Падший в десятый раз, наверное, рассматривал белую розу на лацкане пиджака своего собеседника, выше от стыда и от ужаса глаз было не поднять, но и не нужно, он всегда был наблюдателен; он был натаскан замечать мелочи и, наверное, мог бы определить не только прошедшее с момента их встречи время, но и достаток, и кое-что из прошлого этого старика, не задав ни единого вопроса. Хотя вопросы были, черт подери, у него были одни только вопросы, а он сидел напротив и, фальшиво улыбаясь, цедил односложные ответы, пытаясь хотя бы через раз попадать ими в ожидания окружающих. Все эти мальчики с охапками цветов, и эти девушки, носящиеся то со шпильками, то с фатой, какие-то разодетые дамочки, и все чего-то от него хотели, но косились на старика и отступали под его взглядом прочь, как мелкие бесы перед святым.
- Сегодня такой прекрасный вечер, улыбнись уже.
Ассар отвернулся, сцепив пальцы. Зашелестели тяжелые атласные юбки, порождая непривычную скованность, но еще непривычней была пустота между ног и стискивающий грудь корсет, который элементарно мешал нормально дышать. Он зябко повел голыми плечами, выступающими из немыслимого декольте, отороченного белоснежным мехом, от прикосновения ворсинок вдруг стало немыслимо противно, как бывает, если долго злоупотреблять кокаином, это ощущение ползающих под кожей насекомых… Если бы на нем не было ужасных кружевных перчаток, он бы, наверное, расцарапал себе ладони до крови, благо ногти отросли, настолько, чтобы на них поместился какой-то дикий серебристый узор поверх матового лака. Мелочи… Ассар пребывал в тихом ужасе, потому что к предстоящему готовились, и явно не кучка сумасшедших, а он совершенно не помнил ничего. Как оказался, что делал, почему участвует в этом и, главное, на кой черт он сидит здесь в платье невесты… нет, последнее было очевидно настолько, что рациональный разум падшего отказывался это принимать.
- Мне нехорошо, можно это отменить? – Наконец, спросил он, и не удивился тому, как знакомо зазвучал его голос, знакомо и жалко. Конечно, будь он здесь в своем истинном воплощении, он бы не сидел, сжимая колени и одергивая в десятый раз подол, с мрачной обреченностью ожидая момента, когда придется встать и куда-то идти. Участвовать в чем-то… в этом фарсе. Немыслимо.
- Кристина, перестань капризничать. Выдержишь, не кисейная барышня.
- Где мои таблетки? Отдай… те.
- Я их выбросил, не хватало еще, чтобы ты сегодня выглядела как сонная муха. И хватит этого официоза, можешь уже звать меня папой.
Голос, голос, знакомый, черт его дери, но где довелось его услышать, падший так и не сообразил.
Старик встал, подошел ближе и он невольно поймал себя на мысли, что лучше бы тот оставался на месте; не сумев пересилить себя, отстранялся, пока не уткнулся голой спиной в ледяную спинку стула. Узнал. Вот в этот момент он узнал своего собеседника и во рту сделалось сухо и горько, как будто только что разжевал свой валиум, не запивая.
- Давай, улыбнись. И не бойся ничего, нам самим впору тебя бояться.
Поправил выбившуюся из высокой прически светлый сероватый прядь и Ассару едва на самом деле не подурнело то ли от прикосновения, то ли от этой доброжелательности, которая была во сто крат ужаснее любой оголтелой ярости.
Беззвучная паника билась в широко раскрытых глазах, ему совершенно не понравилось, как прозвучало это «мы», и возник еще новый вопрос, которым стоило задаться с самого начала, столь очевидный, что до сих пор ответ подразумевался как должное.
А кто жених?..
Стая хитроглазых дьяволиц с прозрачной шелестящей тканью, шпильками и иными изуверскими инструментами окружила его и Ассар сомлел от волнения в трех парах деловитых и суетливых рук, вяло повинуясь требованиям то держать голову ровно, то повернуться. Хотел, и едва не послал их всех, но не посмел, как четвертью часа позже не посмел огрызнуться, когда позвали.

Снаружи вечерело, и почему-то падший зацепился за мысль, что, должно быть, все уже закончилось, раз так поздно, а он просто не помнит, или там был не он, и все это идиотская ошибка, но нет. Церемония только начиналась, и на газоне по обеим сторонам от парковой дорожки были расставлены белые плетеные стулья, и, едва окинув взглядом гостей, Ассар почувствовал, как в горле встал колючий комок, который все не удается проглотить. Слева, за сидящими, в бархатном темно-красном платье подняла бокал с чем-то темным… у него перехватило дыхание. Джанет, живая и иронично улыбающаяся всему происходящему и ему лично, только почему-то слишком чужая и отстраненная… слишком увлеченная своей Летицией, даже не глянувшей на «невесту». А вон там, в стороне, стоит Дональд в черном смокинге с красной розой в петлице, а с ним рядом Франческа дер Соль, ведьма, которую карающий по имени Ассар разорвал в клочья три века тому назад. Седые волосы подкрашены, сине-стальное платье плотно облегает сухую фигуру, но не узнать ее он не может, взгляд скользит дальше, выхватывая все больше знакомых лиц… От девочки-подростка, которая стояла совсем рядом и улыбалась, показывая кончики острых клыков, он едва не отшатнулся. Эта была последней, у кованной решетки разоренного поместья лорда Шэйна. Это ее голову он швырнул под ноги старому вампиру с тем, чтобы сказать, что он – последний…
- Дорогая?
А сейчас он голос узнал гораздо раньше, чем увидел его обладателя, еще слишком свежи воспоминания, каким он бывает в тихой ярости, застарелой, но единственно естественной и единственно допустимой. Падшему хотелось забиться куда-нибудь в самый темный угол и тихо скулить от ужаса перед происходящим, похожим на какой-то потрясающе кошмарный спектакль, который попросту не может быть, не должен быть. Происходящее нелепо настолько, что не просто выбивает из колеи, оно лишает остатков здравого рассудка и несет, как взбесившаяся кобыла, оставив ему роль пассивного послушного наблюдателя.
- Нет…
Ассар увернулся от протянутой руки; знал, какая она будет холодная, как жутко будет это прикосновение, отступил назад, благо, эти ублюдки не додумались предусмотреть в его наряде туфли на каблуке.
- Иди к черту, что происходит?
- Дорогая, успокойся.
И тут голос дает трещину, эта мягкая настойчивость выдала, с головой выдала, что эта тварь прекрасно все понимает и знает что-то такое… или ему показалось, но уже было не важно, падший сделал еще шаг назад, ударяясь в панику все сильнее и сильнее.
- Нет!

Что-то такое, какое-то бездумное отрицание он продолжил хрипеть даже когда очнулся, в кромешной темноте, весь мокрый и насквозь больной. Еще несколько минут ушло на то, чтобы сообразить, что все привидевшееся не более чем бредовый сон, что он дома и вокруг не то что нет ни единого вампира, но даже ни единого человека. Что-то щекотливо скользнуло по голой коже от горла вниз, но это была всего лишь струйка крови, во сне он содрал с себя повязку, неаккуратно налепленную на распаханную вампирьими зубами шею… странно, в том бреду падший совершенно точно помнил, как звали тварь, которая это сделала, а сейчас вот даже не мог с уверенностью сказать, на какую букву начиналось его имя.
Еще несколько минут просидев, дрожа от холода и маясь слабостью, из-за которой ему едва ли бы удалось доползти до ванной, Ассар снова лег, уткнулся в испачканную кровью подушку, в который уже раз клянясь, что просто так это не оставит. Вкус унижения… горек.