Там расцветают цветы войны,
Туда идут ее скорбные дети

Женщина напротив с отвращением и скукой на красивом лице ковырялась в своей тарелке и это выражение ей не шло. Женщины, которых водили в «Седьмое небо», те из них, что не имеют обручального кольца и приходят сюда с мужчинами, обычно с восхищением смотрели на своих покровителей, но Мелисса здорово портила эту статистику, да и неудивительно – человек напротив был ужасен, уродлив и толст; еще немного и вот та белобрысая щебетунья за соседним столивом станет посматривать на нее с участливым сочувствием.
Разговор не вязался, впрочем, это у них было давно. Взаимная не то, чтобы злоба, но стойкое недопонимание, презрительное равнодушие к возомнившей о себе вещи и настороженный оскал опостылевшему хозяину, да еще сейчас они оба – и Борнаго, и Хагит предпочли бы находиться совсем в других местах, в другой обстановке, а нет, сидят себе посреди восторженных людей и бросают ничего не выражающие взгляды даже не друг на друга, а дальше, на обрамляющее зал мутное панорамное окно, за которым подернута туманом и моросью открытая смотровая площадка небоскреба.
- Не придет. – Она налила себе вина, так и не дождавшегося некоего третьего, подержала бокал у губ, отставила: - Я поеду домой?
Толстяк, в отличие от нее, от недостатка аппетита не страдал и поднял глаза от тарелки только когда прозвучал последний вопрос, отвратительно-приметный, в ярко-красном пиджаке, из-под которого видна была белоснежная рубашка, в расстегнутом вороте шея собирается складками. Иным казалось, что ему нравится выглядеть столь отвратительно. Те, кто знал Грея под другими именами, к которым обычно не приставляется фамилия, знали это наверняка. Нравится. До колик смешит.
- Езжай.
Борнаго отправил в пасть последнюю устрицу, не оставив своей спутнице даже попробовать, отложил тонкую вилку и вытер пальцы салфеткой. И еще один жест, замеченный случайно, но из-за которого Хагит весь подобрался и быстро глянул в лицо хозяину. То, как лорд тронул свое кольцо, которое не кольцо вовсе, которое врастает в плоть демона, являясь его частью. Верное стило, которым он метит своих рабов, которых зовет по номерам от самых древних времен.
- Это был бы девяносто девятый? – Осторожно спросила женщина, подавшись вперед так, что задетый неосторожной рукой бокал покатился по столу, оставляя на белой скатерти росчерк багрового винного цвета. Ей очень нужен ответ, но впервые за вечер Борнаго улыбнулся, криво ухмыльнулся показав зубы.
- Девяносто девятый уже ходит по этой земле. – Негромко ответил он, глядя, как изумление на лице его слуги сменяется разочарованием, резко дернул подбородком: - Езжай, пока я не передумал.
То ли загадка, то ли ложь. Она одернула платье и взяла с так никем и не занятого стула свою металлически блестящую сумочку, обернулась, промолчала. То ли ложь, то ли загадка. Конечно, человек, которому предначертано стать хозяином какой-то немалой части земли, уже родился и где-то живет, не подозревая о том, что его судьба, которой позавидовало бы большинство властолюбцев этого мира, будет записана на его собственной содранной коже вот этим самым золотым когтем на лапе демона. У Борнаго мелкий почерк. Он уместит все и ничего не забудет… А может быть, первая строка уже начертана – в самой душе алчного ублюдка, и что только Борнаго в них находит такого, чего нет в Аду… что он такого только приносит в Бездну с гнилой земли, да еще столь тщательно выбирая.
Ложь, обрамленная ложью и загадка, не имеющая решения. Он не собирался просвящать посторонних в подробности своего поиска, занятия такого же тонкого и осторожного, как первый пугливый подростковый секс. Косо глянув своей Мелиссе вслед, как будто не хотел упустить момент, когда она подвернет ногу на своих высоченных каблуках, толстяк вдруг замер, словно получил первую весточку от близящегося сердечного приступа. Болезненный и долгий укол где-то там, где сердце, но он не знал той боли, которую знают люди, это было что-то иное, это был кто-то совсем близко.
Борнаго медленно поднялся со своего места и двинулся к двери, ведущей наружу, на смотровую площадку, сверкающую от дождя, коснулся ее – и, не издав ни единого щелчка, запертая на замок стеклянная створа медленно повернулась, а никто и не заметил. Продолжали говорить о чем-то своем, глядеть сквозь жирдяя, медленно шагающего под дождем в своем стремительно темнеющем от влаги ярко-красном пиджаке. Никто и не заметил, но вакуум в мыслях и в желаниях, ребенок показывает пальцем, он видит то, сквозь что глядит его хмурящаяся мать, а у того, кто отводил глаза полусотне человек, внутри было пусто, как в начисто вымытой бочке. И тянет еще, тянет как птиц тянет на юг с наступлением осени… может, тоже на юг?
Здесь какая-то тварь. Слишком близко, чтобы осторожный лорд-демон поверил в случайность и не выбрался под дождь поглядеть. Упавшие откуда-то сверху капли звонко щелкнули по выбритому виску и Борнаго недовольно поежился, втягивая голову в плечи, глянул за поворот. Подошел, смерив узнавающим взглядом о трех зрачках; можно не бояться быть не узнанным и можно просто не бояться. Подрались кит со слоном…
- Время гибборимов прошло. – Вместо приветствия странным тоном произнес Борнаго – то ли с искренним сожалением, то ли с издевательской усмешкой.